Быть мужчиной. Современная мужественность без насилия, доминирования и страха

Когда я был юношей, — вспоминает Джонни, — мы с папой пришли на футбольный матч клуба «Кристал Пэлас». Такие моменты всегда сближают. Однако там я заметил странность. Во время матча люди вокруг вели себя совершенно открыто: когда игроки забивали гол — они обнимались и целовались, а когда пропускали — некоторые даже плакали. Но, покидая стадион, все они снова будто закрывались. То есть мы с юного возраста видим, что эмоции можно демонстрировать только в специально отведенных местах.

Я, как и Джонни, был «чувствительным» ребенком, быстро осознавшим, что чувствительность не ценится в мальчиках. Проявляемая другими, она быстро наказывается — «виновника» исключают из компании или даже бьют. Чувствительность, эмоции необходимо прятать. К этому выводу приходят все мальчики, и потому каждый из них думает, что испытывает подобное он один. Мальчики учатся мастерски изображать бесчувственность, чтобы в дальнейшем демонстрировать требуемую от них способность «справляться с чем угодно». Притом что научные исследования подтверждают: в младенческом возрасте они эмоциональнее девочек — в работе «Хрупкий мужчина» (The Fragile Male) сказано, что мозг мальчика в утробе активнее реагирует на материнскую депрессию и стресс — хотя, возможно, они всего лишь ведут себя, как все дети. Так что неверно утверждать, будто мужчинам не свойственны эмоции и плохое настроение, просто через пять минут после рождения такое поведение становится для них социально неприемлемым.

Клише Стандартного Мужчины породило странную концепцию: мол, мужчины обязательно рациональны и разумны, и те, кто мужчинами не являются (в том числе не гетеросексуалы), просто странные, слишком эмоциональные чудики. Посмотрите, скажем, на одно из катастрофических событий нашего времени — кризис 2008 года. В нем обвинили трейдеров с Уолл-стрит, поддавшихся, по терминологии экономистов, «животным инстинктам» — чему-то, что не вписывается в традиционные представления о капитализме. Другими словами, они действовали иррационально и запаниковали, тем самым приблизив крушение. Мы можем сказать, что ответственность за это лежит на мужественности или, скорее, на искаженном представлении о мужественности, предполагающем, что мужчина всегда и все должен держать под контролем; при этом над ним постоянно тяготеет мысль о том, что ошибки недопустимы. Естественный результат — моменты катастрофического безумия. Это случается на Уолл-стрит, в домах, семьях, в правительстве и в пабах: сегодня мы практически повсюду ощущаем эту вибрацию натянутых до предела внутренних струн, готовых в любой момент лопнуть.

В своей деятельности Джонни отдает приоритет образованию. Местные власти неспособны удовлетворить тот спрос, который порождают проблемы психического здоровья молодых людей.

— Семьдесят пять процентов молодых людей не получают необходимой помощи и поддержки, — говорит Джонни. — Это наиболее уязвимые члены общества. Огромное количество заключенных в тюрьмах начинали как малолетние преступники, девяносто пять процентов из них — мужчины. Знайте: если бы они получили должную психологическую поддержку в молодости, их жизнь могла бы пойти иначе.

Одна из трудностей, с которой сталкивается Джонни, состоит в том, что многие родители как будто боятся рассказывать детям о психическом здоровье, в результате мальчики остаются в этом вопросе наедине с собой и подвергаются еще большему риску.

Возникают и религиозные сложности.

— Я представитель иудейской культуры, — признается Джонни. — Моя семья приехала из континентальной Европы, чтобы обосноваться в Великобритании, и особенно тяжело здесь приходилось мужчинам — они чаще сталкивались с антисемитизмом и насилием. Со времен обеих мировых войн мы помним: мужчина не останавливается ни перед чем и всегда остается стоиком; и я уверен, что это передается из поколения в поколение.

Джонни подается вперед, чтобы налить себе кофе.