Быть мужчиной

Семья Ноа тоже каждое лето отправлялась в прошлое. На три тысячи лет назад, в железный век и череду тогдашних катастроф. Леонард любил говорить, что они наживаются на чужих трагедиях. Эту фразу ее отец обязательно произносил каждый июнь, когда новые участники раскопок приходили слушать его приветственную речь, так что для Ноа наступление лета с его душной жарой и нагромождением времени давно уже стало ассоциироваться с апроприацией давнего человеческого страдания. Археология, любил повторять Леонард, представляет собой антитезу строительства: работа археологов уходит в глубь, а не ввысь, и при этом разрушает, а не создает. Когда он это говорил, Ноа всегда пыталась найти в его голосе оттенок сожаления, но у нее так и не получилось. Когда ей было десять, она как-то присутствовала при споре отца с его заместителем, археологом по имени Юваль, у которого была трехногая собака. Юваль переживал насчет небольшой сохранившейся до сих пор стены, которую ему не хотелось сносить. «Думаешь, ты еще хоть раз вспомнишь об этой стене?» — поинтересовался отец. Юваль вытер пот со лба тыльной стороной облепленной грязью руки. «Сноси давай», — скомандовал отец и устало удалился навстречу ошеломляюще яркому солнечному свету.

Леонард начал раскопки в Мегиддо еще до рождения дочерей. Греки называли Мегиддо Армагеддоном, и в библейской книге Откровения предсказано было, что именно здесь в конце времен армии сойдутся на битву. Но прошлое его уходило в глубь на тысячелетия. Двадцать лет Леонард уходил в глубь, столетие за столетием, и наконец добрался до десятого века до нашей эры, когда, если верить Библии, царь Давид объединил Израиль на севере и Иудею на юге. Именно в Мегиддо, как любил говорить Леонард, велась большая игра за Соединенное Королевство Израиль. А еще там играла в свои игры Ноа — они с Рейчел проводили в Мегиддо каждое лето, сначала под присмотром студентов, а потом, когда выросли, стали развлекать себя сами. В то время они целыми днями читали книжки в мягких переплетах, валяясь на сухом газоне киббуца, в котором жили во время раскопок, или плавали в бассейне, где хлор щипал им глаза и из-за этого все вокруг виделось расплывчато.

А теперь Рейчел проходила стажировку в Нью-Йорке, Моника поехала в Европу ухаживать за больной матерью, а Леонард вернулся в Мегиддо в одиночестве. А Ноа, тоже в одиночестве, открыла дверь в патио и понюхала воздух. Едкий запах пожара плохо сочетался с жизнерадостным утренним солнцем, свет которого пробивался сквозь листву. Семь часов — значит, в Мегиддо уже пять часов дня, в это время начинали мыть найденные за день осколки керамики. Ровно в пять тридцать приходил Леонард, и команда высыпала корзину за корзиной этих осколков ему на рассмотрение, а он быстро их осматривал и решал, что отправить на реставрацию, а что выкинуть. Ноа за прошлые годы множество раз видела эту процедуру. Она обычно садилась поблизости, чтобы успеть схватить со стола что-то из отвергнутого — терракотовую рукоятку или покрытый эмалью осколок, который можно было спасти от участи мусора.

Вырастив двух дочерей и пройдя вместе огонь и воду, ранней весной Леонард и Моника расстались по взаимному согласию. Тем, кто спрашивал о причинах развода — и многим из тех, кто не спрашивал, — они объясняли, что после двадцати пяти лет брака готовы к новым приключениям. В чем состояли эти приключения, ни тот, ни другая не говорили, но для Ноа было ясно, что речь скорее о личной жизни, чем о путешествиях. Они были настолько либеральны и продвинуты, что не видели особой трагедии в расставании — мы же останемся друзьями, объясняли Леонард и Моника. Разошлись они настолько мирно, что взяли с собой Ноа и Рейчел на гет, еврейскую церемонию развода. Они взяли с собой дочерей точно так же, как когда-то водили их посмотреть исцеляющий танец племени сан в Намибии и смену караула у Букингемского дворца. Моника выглядела как всегда безупречно, на ней было платье в цветочек. Рейчел специально приехала из своего колледжа на Восточном побережье за день до церемонии. Развод оказался неожиданностью для них обеих, но Рейчел была убеждена, что для него была какая-то конкретная причина. Ноа тоже хотелось бы в это верить — хотелось думать, что только недавние события были для них тайной, а не какая-то основополагающая истина многолетней давности. По дороге на гет она слушала бесконечные истории родителей об их знакомстве и о ранних годах брака, когда девочки были маленькие. Точно так же в прошлом году на шиве, траурной церемонии по умершей матери Леонарда, все вспоминали давно знакомые истории из ее жизни.