Быть рядом

Я прошёл на кухню и присел за стол, разглядывая обстановку. Мебель была старой, ещё советской. Видимо, Владимир, ещё не заработал на ремонт кухни. Эта мысль неожиданно порадовала меня. Тут же подумалось: «Если бы Маша была моей женой, я бы в лепёшку расшибся, но сделал бы её приличную кухню».

В кармане запиликал мобильник. Я вытянул его – на экране хмурился редактор.

– Да?

– Егор, новость, – наш редактор не любил долгие разговоры по сотовому, – интервью с Лисом переносится на следующий месяц, так что можешь не торопиться со сдачей.

– Ясно, – сказал я, пожав плечами – А с чем это связано?

– Нашлись более важные материалы, – усмехнулся редактор, – более настойчивые. Понимаешь?

– Понимаю, – мы нередко печатали заказные материалы – музыкантов хватает, всем хочется пробиться в звёзды. – Это всё?

– Да, всё. Отбой.

Я сунул трубку обратно в карман, и в этот момент на кухню вошла Маша, неся ворох альбомов, конвертов и просто отдельных снимков.

Я вскочил и снял часть, чтобы ей было удобнее класть ношу на стол. Она благодарно улыбнулась, я расплылся в ответной улыбке. А потом заметил, что глаза у Маши – красные и припухшие. Словно она всю ночь плакала. Я сдержал рвущийся вопрос и, положив фотографии на стол, сел обратно.

– Чаю?

– Да, с удовольствием, – ответил я рассеяно, занятый размышлениями о том, связаны ли остриженные волосы Маши с красными глазами и сипловатым голосом. Неужели Владимир, сукин сын, заставил её постричься? Но чем ему не угодила её коса? Хотя можно не удивляться – он, судя по тому, что я видел, вообще Машу в грош не ставит.

– Сегодня Володенька был в утренней передаче на Первом, – сказала Маша через плечо, занятая чаем. – Видели?

– Нет, – сказал я и, увидев, что Маша тянется разбирать фотографии, добавил. – Не стоит торопиться. Только что звонил мой редактор – интервью выйдет в следующем номере.

– Как? – Маша подняла на меня странно заблестевшие глаза. – Как это – в следующем?

– Понимаете, – начал я, – не все начинающие музыканты такие талантливые, как Владимир. Многим помогают деньги…

Маша кинула быстрый взгляд на свой гипс и спросила:

– А можно что-нибудь сделать, чтобы интервью вышло всё-таки в этом номере? Володенька очень хотел…

– Я очень хочу вам помочь, но – правда! – я ничего не могу сделать. Это совершенно от меня не зависит.

– Понимаю, – Маша поджала губы. – Тогда, может быть, вы знаете, сколько стоила публикация тому, кого взяли на место Володи?

Я хотел сказать, что не знаю, но этой женщине я не мог соврать. Поэтому сказал правду.

Услышав цену, Маша охнула и с минуту сидела, ломая пальцы. Я пытался ей объяснить, что ничего страшного не произошло, что месяц – это сущий пустяк, что так даже лучше, потому что слишком много информационного шума про человека это плохо. Но она меня не слушала. Смотрела в окно, и думала о чём-то своём.

– Ну что ж, – сказала она наконец, – деньги есть деньги. Тут уж ничего не попишешь. Вы, Егор, выбирайте пока фотографии – не зря ведь ехали. А я пока обедом займусь.

Я кинул и, хоть на душе было погано, принялся сортировать фотографии: что совсем не подходит, что подходит, что нужно обдумать. Время от времени я украдкой поглядывал на Машу, хлопотавшую у плиты. Она двигалась мягко, плавно, словно плыла. В один момент я залюбовался так, что едва не попался. Она резко повернулась, и я чуть успел сделать вид, что смотрю не просто так:

– Можно ещё чаю?

Маша прищурилась, улыбнулась – видно, всё-таки поняла что-то – и налила мне ещё чая.

Потом она достала из ящика с кухонными принадлежностями молоток для отбивных и принялась ожесточённо колотить мясо. Походило на то, что на месте мяса она представляла того, кто пролез в журнал на место Лиса.

Я понимающе кинул сам себе и вернулся к фотографиям.

Буквально через минуту Маша вскрикнула и стала оседать. Я вскочил, сбросив часть фотографий на пол, и бросился к женщине. Она привалилась к шкафчикам под мойкой и шипела сквозь зубы, обхватив правой рукой пальцы левой. Белый гипс покраснел, по локтю бежала струйка крови.

– У вас есть лёд?

Маша кинула на холодильник. Я распахнул дверь и сразу увидел целую коробочку, доверху заполненную кубиками. Я схватил её и, вернувшись к Маше, почти силком заставил её положить раненую руку в лёд. Он тут же налился красным и стал таять.

– Нужен йод и бинты.

Она мотнула головой, указывая куда-то вверх. Я обнаружил аптечку почти сразу – во втором шкафчике над мойкой. Откупорив склянку йода, я щедро залил им раненую руку Маши, успев мимоходом заметить, что кровь струится из распухшего и сплюснутого указательного пальца, по которому Маша, видимо промахнувшись, попала молотком.

– Сейчас вызову «скорую».

– Не стоит, – кривясь от боли, прошептала Маша пересохшими губами. – На зеркале в прихожей есть номер. Это мой врач, позвоните ему.

Я метнулся в прихожую и позвонил со своего мобильника. Мне ответили почти сразу

– Добрый день, Пётр, – прочитал я имя врача на бумажке. – Мне нужна ваша помощь. Маша повредила руку…

– Опять?! – перебил меня доктор. – Сейчас-то зачем?

– В смысле «зачем?», – опешил я. – Она мясо отбивала, и промахнулась…