Быть рядом

– Не шуми, сейчас объясню. Короче, когда долбануло, мы так в части и остались. Через два дня связь пропала наглухо. Так и сидели. Отправили группу – как в воду. Вторая туда же. Решили, понимаешь, ждать. Если по календарю, то больше двух лет ждали. А потом добрался до нас один летёха – грязный, оборванный. Он вроде как приказ доставил. Хотя какой там приказ – на мятом листке, карандашом. Короче, написали, мол, всё, нет больше ничего, всё рухнуло, «по возможности сохраните личный состав, гражданских и материальную часть». А через неделю стало понятно, что лейтенант тот с собой какую-то заразу приволок. Два месяца – и кроме меня никого не осталось.

Семён, почти не двигаясь, слушал.

– Ну и решил я попытать счастья – выбраться к людям. А потом, уже в дороге, понял, что болен.

– Так, а мы тут причём?

– При том. Выбираюсь я на полянку твою и понимаю – вот люди, но мне туда нельзя. Даже к забору не подойти. Представляешь, как это?

Семён не ответил. Представил.

– А живёшь ты, ну то есть жил, совсем наивно – как будто кругом рай, а не тайга. Даже собаки нет.

– Она за дядей Ваней сбежала, – насупившись, пояснил Семён.

– Пусть так. Посмотрел я на это, ну и решил тебе помочь.

– Пугая нас?

– А чем плохо?

– А чем хорошо?!

– Ох, Сеня, Сеня, – покачал головой майор, – ты кем раньше работал?

– Учителем в школе, – после короткой паузы сказал Семён.

– Ну так подумай сам, на что я вас пугал.

Семён замолчал. Долго думал и, наконец, спросил:

– Учил, да?

– В точку. Подойти не мог – сам понимаешь, не с моей заразой. А у тебя баба, дитё – и ни сигнализации, ни ловушек, ничего. Понимаешь, нельзя сейчас таким салагой жить. Неровен час, кто другой набредёт на заимку твою. Потому я и… Вот.

– Понимаю, – кивнул Семён, – понимаю.

Они замолчали. Прошло минут десять, прерываемые кашлем, прежде чем Семён решился:

– Тяжело тебе было?

Антон не ответил. Просто неопределённо мотнул головой и сказал:

– Зато не зря, кажется.

– Не зря, – кивнул Семён, вспомнив засеку. И тут же спохватился, – Слушай, я, наверное, попал в тебя?

– Есть немного, – скривился Антон.

– Давай я поднимусь к тебе.

– Нельзя. И когда домой пойдёшь, обойди подальше.

– Ты уверен? Может, болезнь уже не заразная?

– Сдурел, что ли? Хочешь семьё рискнуть?

– Ты же рисковал собой.

Антон хрипло засмеялся. Очень быстро смех перешёл в надсадный кашель.

– Мне, когда я на тебя вышел, жить осталось месяц-полтора. Какой там риск, брось…

Семён поднялся:

– Ты мог попробовать пойти дальше. Вдруг где-то встретились бы люди с лекарствами. А ты остался. Я должен тебе помочь.

И сделал шаг вперёд. Антон встрепенулся и дал очередь. Недалеко перед Семёном упала подкошенная трава.

– Не подходи, – предупредил майор. – Я тебя, конечно, не застрелю, но раню обязательно.

– Но…

– Слушай, ты совсем дурак, нет? – вскипел Антон. – Сказано – нельзя, подцепишь заразу. Думаешь, мне не хочется к людям?! Думаешь, я хочу умирать? Но не-ль-зя, понимаешь ты?

Антон закашлялся. На этот раз он кашлял особенно долго. Кровь забрызгала бороду и оружие.

– Так что, – наконец смог продолжить майор, – не приближайся.

Семён удручённо кивнул.

– Вот и хорошо. А теперь слушай – где-то южнее, километров сто отсюда, кто-то посылает сигнал «SOS». У них нет приёмника, только передатчик. Передают уже примерно год. Может быть, это автоматическая станция. А может – люди. Что тебе теперь делать – решай сам. Я тебе больше помочь тебе ничем не могу.

Семён поднялся и сказал, приложив руку в сердцу:

– Ты и так помог. Спасибо тебе.

– Иди уже, не трави душу.

– Прощай тогда.

– Прощай.

У самого края опушки Семён повернулся, хотел что-то сказать, но только махнул рукой на прощанье и углубился в лес.

Антон выждал с полчаса и спустился на землю. Надо было уходить – учитель мужик совестливый. Ещё вернётся, хоронить станет, подцепит заразу.

Майор закинул автомат на спину и заковылял прочь. Рана была легкой – считай, только кожу содрало. Но болезнь… Болезнь брала своё.

Антон откашлялся, сплюнул кровью и пошёл быстрее.

Между Бугом и Днепром

Гнилой угол

Эту историю мне рассказали в маленьком новогрудском шинке.

Я медленно ел гречку со шкварками, когда ко мне подсел дед с лирой. Он заботливо уложил потрёпанный инструмент на лавку и со вздохом облегчения вытянул ноги.

Потом кашлянул и посмотрел на меня.

– Хорошо, – кивнул я, – так и быть, угощу. Но за это ты что-нибудь расскажешь. Интересное.

Старик, конечно, согласился. Я подозвал шинкаря, попросил принести вареной картошки со сметаной. Тот взял медный грошик и удалился.

Дед проводил его взглядом, погладил бороду и заговорил, тихонько подыгрывая на лире: