Быть русским

– Считайте больше двух суток. На польской границе под утро долго стояли, вы, видно спали. Ну, и ещё остановки будут. В Базеле пересадка часа два продлится, а то и больше.

– Понятно, а в километрах сколько?

– Ну-у, две тысячи восемьсот, если не ошибаюсь. А что вы в Женеву-то собрались? – усмехнулся, – На ПМЖ?

– В университет, на учёбу.

– А, студент. Это хорошо.

Он потеплел глазами, посоветовал быть осторожнее на варшавском вокзале, ничего не покупать, чтобы не отравиться, и опасаться воров. Полчаса хождения в толпе на привокзальной площади оказалось достаточно. Потрёпанные люди мало отличались от москвичей, но говорили по-польски. Сновали с тележками и клеёнчатыми сумками, торговали с рук, с ящиков или с картонок на асфальте: едой, одеждой, бельём, сигаретами, банками пива и мелкой всячиной… Десятки облезлых «Икарусов» стыли поодаль в морозном воздухе. Ушлый парень, держа в одной руке бумажный доллар, в другой немецкую марку, предлагал поменять их на злотые. Нищенка в чёрном платке горбилась на коленях над кружкой с мелочью и тянула по-украински:

– Допоможить, добри люды! Хрыста рады, допоможить!

В Познань мы приехали под вечер. Часа через три, уже в Берлине весёлые и пьяные русские немцы вышли из вагона – начинать новую жизнь. В соседних купе остались следы аккуратного разгула: две бутылки водки, куриные кости на просаленной бумаге, хлебные и апельсиновые корки, яичная скорлупа, пакеты томатного сока.

Наутро я проснулся, едва поезд отъехал от какой-то станции. Сквозь полусон слышалось бубнение вокзального диктора, вагон мягко толкало вперёд. За окном мелькали кирпичные пакгаузы, стоянки автомобилей, опрятные особняки в два-три этажа с черепицей из кусочков шоколада. Потянулись поля, очерченные щётками голых кустов.

– Где мы сейчас? – спросил я проводника.

– К Фрайбургу подъезжаем. Часа через полтора в Базеле будем, в вашей Швейцарии.

– Чаю можно попросить?

– Чай давно вас дожидается, – он протянул стакан в тяжёлом советском подстаканнике.

– Да, половину Германии проспал. В рублях можно за вчерашний и за сегодняшний заплатить, или валютой полагается? Мы же за границей.

– Нет, у нас в вагоне Россия, заграница в соседних, – он ухмыльнулся от собственной шутки. – К нам ночью немцев прицепили. Ладно, студента и угостить можно. К тому же последнего пассажира.

– Правда? Во-о, спасибо! – я отхлебнул чаю и задержался у его купе. – Вам, наверное, привычно за границу ездить, а мне всё впервые. В окно смотришь, как в телевизор, – разные страны, города, люди.

– Привыкнешь за двадцать семь лет. Почти всю Европу объездил, – проводник явно скучал. – Жизнь тут другая, непонятная. Вот, например, видите? За окнами поля, поля, а всё чисто, всё убрано. Когда они работают? Ни разу тракторов, ни комбайнов, ни машин не видел.

Поезд сбавил ход, проскрежетал на стрелке, плавно притормозил и остановился перед скучным одноэтажным вокзалом с надписью «Freiburg». По перрону неторопливо вышагивали люди, будто никогда в жизни не спешили и не опаздывали.

– Тут мы недолго стоим, двери открывать не полагается, – заметил проводник.

Я допил чай и попросил кипятка.

– Да ладно, какой кипяток! Пейте на здоровье! – он плеснул мне заварки, налил кипятка и протянул пакетик с сахаром.

За его спиной мелькнул в окне красный тупорылый электровоз, потянулись жёлтые вагончики местного поезда, поплыли громадные тёмнокирпичные коробки то ли фабрик, то ли складов, появился и исчез ряд тесно сжатых домиков и приземистая кирха, тяжело прогремел низко нависший мост, за ним взметнулся и опал холм, открылись поля с лесистыми опаханными островками, показалась нитка шоссе с разноцветными машинками. Сотни раз я колесил по Советскому Союзу, память пропиталась дорогами востока, запада, севера и юга. Всё тонуло в зазеркалье памяти и силой мысли возвращалось в сознание. Я шёл, ехал, плыл, летел, но оставался везде, где был. Пространство превращалось во время жизни. Теперь мимо текла река совсем чужой жизни. Второй раз она пересекла прежние границы, и меня понесло в невероятную даль.

В Базеле нужно было ждать, пока вагон прицепят к другому поезду – до Женевы. Под огромным стеклянным сводом сверкали на солнце два десятка пустых путей. Такой мне предстала Швейцария – чуть морозной и непостижимо тихой. Я двинулся в город мимо столиков кафе, стоявших вдоль перрона у стены. Кто-то, листая газету, в одиночестве пил кофе, кто-то потягивал пиво из крупных бокалов. На привокзальной площади трамвайные пути вели к двум государствам внутри одного города, на запад – во Францию, на север – в Германию. До границ можно было бы добраться пешком. Я обошёл несколько кварталов. Добротные, скучные жилые дома начала ХХ века уцелели от всех войн и революций. По тротуарам вперемежку шли по делам бюргеры и буржуа, одни говорили по-немецки, другие по-французски. Идеальная чистота была так непохожа на живописный сор парижских улиц. Где-то неподалёку протекал недоступный Рейн, о чём я вычитал из книжек. Сделав большой круг, я вернулся к поезду. Проводник поджидал меня у вагона:

– Прогулялись?