Быт русской армии XVIII - начала XX века

Вчера прибыл я к месту моего нового служения. Странные чувства волновали меня; лег спать и, несмотря на страшную усталость, не мог заснуть ни на минуту во всю ночь; мысли: «как примет меня полковой командир», «как встретят новые сослуживцы» — не давали мне покою. Встал рано, вышел из дому в самом грустном расположении духа. Явился командиру; сколько мог заметить, он должен быть добрый человек, но большой оригинал. Встретил он меня ласково, приветливо, но срезал, как говорится, на первых порах.

— Скажите, пожалуйста, — сказал он, — какой расчет был у вас переходить к нам?

Я объяснил ему со всею откровенностью причину, по которой оставил место прежнего моего служения и имел честь поступить под его начальство.

— Так-с, очень жаль, — произнес он грустным тоном, — ведь наша служба не представит вам тех выгод, какими вы пользовались; оно правда, — добавил он после некоторого молчания, понизив голос, — что вы, будучи столь молоды, поступаете в полк прямо капитаном, следовательно, принимаете роту, а это чего-нибудь да стоит, это-с шаг в жизни; я, батюшка, тринадцать лет добивался этой чести; правда, время глухое было, — продолжал он, увлекаясь все более и более, — ведь на этом месте человек обеспечен, можно сказать, если только умно поведет делишки, так что овцы будут целы и волки сыты, но все-таки…

Тяжело мне стало от этой речи, я не дал докончить ему последнюю фразу, перебив ее просьбою не давать мне пока роты, а позволить осмотреться да попривыкнуть; тем более что я не думаю долго оставаться в полку.

— Очень хорошо, — сказал командир, — у меня же, кстати, в настоящее время и роты вакантной нет; конечно, я бы мог отнять у некоторых, потому что уж слишком по-пански руки в казну запустили, да жаль все как-то, знаете, — так вот и терпишь до поры до времени, авось образумятся. Да и вам, в самом деле, поосмотреться, поприглядеться к нашим порядкам надо: ведь у нас здесь совсем не то, что у вас там, — при этом он показал пальцем кверху, — здесь совсем другая обстановка; примете эдак роту зря, так и напляшетесь потом; того и гляди, под суд упекут, как пить дадут; а попривыкнете да поодержитесь, быть может, и не захотите бежать от нас, и все пойдет как по маслу. Итак, — заключил он, улыбнувшись, — роты я вам не назначу, а как гостю и старшему капитану в полку предпишу временно исправлять должность младшего штаб-офицера.

Поблагодарив командира за его любезность и получив приглашение заходить к нему на чашку чаю и на обед, коли своего дома не случится, я раскланялся с ним и отправился к представителям полка, или так называемым чиновникам; адъютанту, казначею и квартермистру.

Первый визит мой был к казначею, но не потому, что я хотел у него заискивать, а так случилось, по дороге. Наружностью изба, в которой помещался казначей, ничем не отличалась от других изб, отведенных для офицеров, но внутренняя обстановка поразила меня на первом шагу. В грязных и темных сенях, отделяющих летнюю избу от зимней, на протянутой веревке грациозно колыхались две женские юбки, такие же детские панталонцы, пикейное с фалборой одеяльце и много другого белья, ясно, принадлежащего не крестьянину, а его постояльцу.

— Здесь живет казначей? — спросил я нерешительно у черноглазой крестьянской девушки, пересматривавшей белье.

— Здесь, пожалуйте направо.

Но не успел я сделать ни малейшего движения, как указанная мне дверь отворилась, и я лежал в объятиях корпусного товарища, лучшего^руга детства.

— Л***, душа моя, — говорил товарищ, — насилу-то я тебя дождался; с месяц назад, как только прочел в приказе, что ты к нам переводишься, со дня на день поджидаю. Скажи, какими судьбами ты попал к нам?

— Нет, скажи лучше, как ты попал сюда, — ведь ты вышел из корпуса в кавалерию, в уланы, кажется?

— Спешился, вот и все; обстоятельства, братец, обстоятельства; да пойдем же в комнату, там потолкуем. Я познакомлю тебя с женой, она уж заочно давно с тобой знакома, — сказал казначей и, схватив меня за руку, потащил к дверям.

— Как, ты женат? — спросил я, совершенно озадаченный этой неожиданностью.

— Да, уж второй год женат, и сынишка есть.

— И ты с женой да еще с ребенком нянчишься в походе?

— Что делать: сама хочет. Ну да пойдем же в комнату, что мы в сенях-то стоим.

— Но я стесню твою жену, буду женировать ее. Ведь, я думаю, она только что встала, теперь всего восемь часов.

— Нет, брат, мы уже завтракать собираемся; она у меня по-военному, в пятом часу встает; а если ты ее будешь женировать, она уйдет в другую комнату.

— Да где же ты там нашел другую-то комнату? В избе?

— Ну, войди, войди только, сам увидишь.

Мы вошли.

Большая чистая крестьянская изба была разделена вдоль глухой деревянной перегородкой, которая посредине разделялась другою, идущею поперек избы, и таким образом представляла нечто вроде трех комнаток или клеточек; в каждую клетку вела особенная дверь.

— Мари, вот Л***, о котором я говорил тебе; он не хотел войти, боясь стеснить тебя, — сказал казначей, входя в избу.