Читаем Быть собой: новая теория сознания полностью

Взявшись исследовать проблему в свете своей гипотезы, Шургер остроумно модифицировал эксперимент Либета: участники по-прежнему должны были совершить спонтанное волевое действие, но иногда их побуждали (громким звуковым сигналом) совершить то же действие не по своей инициативе, а под воздействием стимула. В результате выяснилось следующее: когда участники эксперимента реагировали на звуковой сигнал быстро, кривая ЭЭГ сильно напоминала кривую потенциала готовности, начинаясь задолго до сигнала, хотя на этот раз участники ни к какому волевому действию не готовились. На ЭЭГ, предшествующих медленному отклику на звуковой сигнал, наоборот, сходства с кривой потенциала готовности почти не наблюдалось[297].

Интерпретируя эти результаты, Шургер предположил, что потенциал готовности выступает не показателем того, что мозг инициирует волевое действие, а флуктуирующим паттерном мозговой активности, которая время от времени выходит за некую пороговую черту и провоцирует в таком случае волевое действие. Именно поэтому в стандартном эксперименте Либета мы видим предшествующую моменту совершения волевого действия плавно ползущую вверх кривую ЭЭГ. И именно поэтому, когда действие провоцируется звуковым сигналом, поведенческая реакция окажется быстрее, если эта флуктуирующая активность будет в тот момент ближе к порогу, и медленнее, если она будет от него далеко. Это, в свою очередь, означает, что мы увидим нечто похожее на потенциал готовности на кривой, предшествующей моменту быстрого отклика (когда активность оказывается ближе к пороговой), и не увидим в случае медленного отклика, когда активность далека от пороговой.

Элегантный эксперимент Шургера объясняет, почему мы видим потенциал готовности, когда ищем нейронные показатели волевого действия, и почему рассматривать этот потенциал как конкретную причину данного действия было бы ошибочно. Но как же тогда расценивать эти флуктуирующие паттерны активности мозга? Интерпретация, которую предпочитаю я, возвращает нас к идее, обозначенной в начале этой главы: волевое ощущение — это разновидность восприятия, связанного с нашим «я». В свете эксперимента Шургера потенциал готовности сильно напоминает активность, сопровождающую накопление мозгом сенсорных данных с тем, чтобы сделать байесовское наиболее вероятное предположение. Иными словами, это нейронный отпечаток особой разновидности контролируемой галлюцинации.

* * *

Я только что налил себе чашку чая.

Давайте на этом примере разовьем нашу мысль о волевых ощущениях — и волевых действиях — как восприятии, связанном с «я». Большинство волевых ощущений (а может быть, и все) определяются следующими тремя качествами.

Первое определяющее качество — это ощущение «я делаю то, что хочу». Для меня как англичанина (хорошо, наполовину англичанина) налить чай — действие, идеально согласующееся с моими психологическими убеждениями, ценностями, желаниями, а также с моим физиологическим состоянием в данный момент и с возможностями — аффордансами, предоставляемыми средой. Мне хотелось пить, у меня был чай, никто мне не препятствовал, не поил меня насильно горячим шоколадом, поэтому я спокойно налил себе чашку чая и выпил. (Конечно, если меня принудят сделать что-то «против воли», мои действия по-прежнему будут ощущаться на каком-то уровне как волевые, однако на другом они будут подневольными[298].)

Хотя чаепитие полностью согласуется с моими убеждениями, ценностями и желаниями, я не сам себе эти убеждения, ценности и желания выбирал. Я хотел чай, но я не выбирал хотеть его. Волевые действия называются волевыми не потому, что они диктуются нам свыше, нематериальной душой, и не потому, что всплывают из квантового супа. Они называются волевыми, поскольку выражают то, что хочу сделать я сам как личность, даже если я эти желания и не выбираю. Как выразился философ XIX в. Артур Шопенгауэр, «человек может делать что пожелает, но не может пожелать, чего желать»[299].

Второе определяющее качество — это ощущение «я мог бы сделать по-другому». Ощущая действие как волевое, я характеризую его не просто как «я совершил X», а как «я совершил Х, а не Y, хотя мог бы совершить и Y».

Перейти на страницу:

Похожие книги

История Франции. С древнейших времен до Версальского договора
История Франции. С древнейших времен до Версальского договора

Уильям Стирнс Дэвис, профессор истории Университета штата Миннесота, рассказывает в своей книге о самых главных событиях двухтысячелетней истории Франции, начиная с древних галлов и заканчивая подписанием Версальского договора в 1919 г. Благодаря своей сжатости и насыщенности информацией этот обзор многих веков жизни страны становится увлекательным экскурсом во времена антики и Средневековья, царствования Генриха IV и Людовика XIII, правления кардинала Ришелье и Людовика XIV с идеями просвещения и величайшими писателями и учеными тогдашней Франции. Революция конца XVIII в., провозглашение республики, империя Наполеона, Реставрация Бурбонов, монархия Луи-Филиппа, Вторая империя Наполеона III, снова республика и Первая мировая война… Автору не всегда удается сохранить то беспристрастие, которого обычно требуют от историка, но это лишь добавляет книге интереса, привлекая читателей, изучающих или увлекающихся историей Франции и Западной Европы в целом.

Уильям Стирнс Дэвис

Зарубежная образовательная литература, зарубежная прикладная, научно-популярная литература / История / Образование и наука
Неразумная обезьяна. Почему мы верим в дезинформацию, теории заговора и пропаганду
Неразумная обезьяна. Почему мы верим в дезинформацию, теории заговора и пропаганду

Дэвид Роберт Граймс – ирландский физик, получивший образование в Дублине и Оксфорде. Его профессиональная деятельность в основном связана с медицинской физикой, в частности – с исследованиями рака. Однако известность Граймсу принесла его борьба с лженаукой: в своих полемических статьях на страницах The Irish Times, The Guardian и других изданий он разоблачает шарлатанов, которые пользуются беспомощностью больных людей, чтобы, суля выздоровление, выкачивать из них деньги. В "Неразумной обезьяне" автор собрал воедино свои многочисленные аргументированные возражения, которые могут пригодиться в спорах с адептами гомеопатии, сторонниками теории "плоской Земли", теми, кто верит, что микроволновки и мобильники убивают мозг, и прочими сторонниками всемирных заговоров.В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Дэвид Роберт Граймс

Зарубежная образовательная литература, зарубежная прикладная, научно-популярная литература
Вторжение жизни. Теория как тайная автобиография
Вторжение жизни. Теория как тайная автобиография

Если к классическому габитусу философа традиционно принадлежала сдержанность в демонстрации собственной частной сферы, то в XX веке отношение философов и вообще теоретиков к взаимосвязи публичного и приватного, к своей частной жизни, к жанру автобиографии стало более осмысленным и разнообразным. Данная книга показывает это разнообразие на примере 25 видных теоретиков XX века и исследует не столько соотношение теории с частным существованием каждого из авторов, сколько ее взаимодействие с их представлениями об автобиографии. В книге предложен интересный подход к интеллектуальной истории XX века, который будет полезен и специалисту, и студенту, и просто любознательному читателю.

Венсан Кауфманн , Дитер Томэ , Ульрих Шмид

Зарубежная образовательная литература, зарубежная прикладная, научно-популярная литература / Языкознание / Образование и наука