Быть женой министра церемоний

Кабинет был большим. С порога взгляд прикипел к овальному столу для совещаний, я насчитала семь кресел вокруг него. Кроме них, были еще стулья у стены. Я заглянула за стеклянные дверцы книжных шкафов — справочники, энциклопедии и просто журналы с цифрами, скорее всего, отчеты или нечто подобное. На одной из полок неожиданно обнаружила знакомые статуэтки, которые мужу дарили на праздники, а еще пару засохших розочек в бокале. Очень знакомых розочек, тех, что я когда-то потеряла в коридорах Следственной интитуции. Судя по всему, улику нашли и реквизировали.

Эта деталь позволила мне чувствовать себя более свободно. Я бросила плащ на ближайшее кресло, туда же полетела куртка, и прошла мимо стола ко второй части кабинета. За складываемой перегородкой скрывался длинный и удобный диван и комфортные кресла, не такие, как возле стола для совещаний. Те даже на вид казались жесткими. Сейф, еще полки и стол. Последний очень знакомый, потому что такой же и по размерам, и цвету стоял у Гейса дома. Оно и верно, с хорошими вещами не хочется расставаться.

На стенах висели морские пейзажи, спокойные, настраивающие на лирический лад. Я опустилась в мягкое кресло, вытянула ноги, расслабилась, полюбовалась картинами, а потом закрыла глаза. Сейчас бы уснуть. Ведь на улице уже ночь. Я не видела часов, но примерно представляла, во сколько оказалась на том складе и сколько времени могло пройти. Вот только пережитое напряжение все никак не отпускало.

За диваном нашлась небольшая дверца в ванную комнату. Я обрадовалась теплой воде и мягкому полотенцу и тому, что наконец могла посмотреть на себя в зеркало.

Вид был печальный: начиная от всклокоченных волос, заканчивая синяками на боках. И запах… Я понимала, что это глупо, но мне казалось, что запах Захара все еще был на моей коже. Что я снова слышу характерные нотки очистителя, которым мыли полы в лагере, а еще дым, который черным вонючим столпом вырывался из труб котельной.

Так что как только я разобралась, что в ванной комнате есть возможность смыть с себя эти дни моего пребывания в плену, то воспользовалась ей. Вода была не такой и теплой, вместо средств для волос пришлось использовать обычное мыло, а полотенце оказалось совсем небольшим, едва хватило, чтобы обернуться. Но оно того стоило. В ящичке над раковиной я нашла еще и материал для перевязки. У меня хватало и ссадин, и синяков, которые надо было обработать.

Так что из ванной я вышла в одном полотенце и с коробкой в руках, босиком. Впрочем, почти сразу добежала к дивану и забралась на него с ногами. Будет очень неловко, если в кабинет заявится кто-то еще, кроме моего мужа. Но надевать ту одежду, которую выдал Захар, на чистую кожу желания не было.

Когда вернулся Гейс, я почти закончила смазывать синяки на ребрах, бедрах и руках, оставалось обработать ноги. Хорошо бы было еще ребра перетянуть для верности, но самостоятельно я делать этого не стала.

Я даже не напряглась и не подняла головы, услышав шаги, потому что чувствовала — это он.

— Такого эти стены еще не видели, — задумчиво протянул Гейс, его эмоции ярко вспыхнули, и я в ответ почувствовала, как мои щеки тоже загорелись румянцем.

— Почти голых женщин? — переспросила я, посматривая в сторону мужа, а потом провокационно вытянула ноги в его сторону и кивнула на баночку с мазью. Мол, окажи мне помощь.

Гейс рвано выдохнул, сбросил с плеч камзол и резко дернул галстук, срывая его прочь. Все, чтобы расстегнуть хотя бы одну пуговичку плотного воротника рубашки, обхватывающего шею. Потом он медленно закатал рукава рубашки, обнажая предплечья со следами ожогов. И я скользила взглядом по обнажившейся коже. Так хотелось прикоснуться к этим меткам губами, стереть их…

— Никке, — позвал он меня, удерживая взглядом взгляд, пока его пальцы скользили по моим ногам от лодыжек к бедрам, втирая мазь.

Он стоял перед диваном на одном колене. Ох, мы же женаты уже не первый год, но от откровенного взгляда, которым меня наградил Гейс, я покраснела еще гуще. Горели щеки и шея, жар поднимался от ног — там, где касались моей кожи пальцы мужа — и постепенно охватывал все тело.

— Гейс, — не выдержала я. Протянула к нему руки, обхватила за плечи, прижалась губами к точке шрама на подбородке, совсем близко от его губ. Эмоции — его, мои, наши — затягивали меня в водоворот, стирая границы его и моей жажды. Кто из нас был зол и хотел защитить другого, кто из нас сходил с ума от осознания, что может потерять? Кто держал сейчас в своих руках свое главное сокровище? Мне было все равно.

Гейс будто стал частью меня, или все оказалось наоборот. Но я дышала любовью — его и своей — и не могла надышаться.

Кажется, мы разломали одно из кресел. Кажется, со стола летели бумаги на пол. Кажется, я бросила пресс-папье в стену и оставила след на обоях, потому что когда Гейс усадил меня на стол для совещаний, оно неприятно вдавилось мне в бок. И кресла вокруг этого стола и правда оказались жесткими. Кажется, Гейс шептал мне на ухо глупости и милые слова, крепко-крепко прижимая к своей груди, пока я совсем не заснула.