– Честно говоря, у него такой пенис, что еще чуть-чуть, и пришлось бы вызывать неотложку, – выдает она с неописуемой радостью. И на этом, как правило, обсуждение заканчивается. Чаще всего – навсегда. Вы перестаете говорить о проблемах, когда они решены. Вы больше не наблюдатель, а участник. У вас нет времени на всякую фигню.
Я говорю о Кортни со всеми. Я зануда. Наши отношения кажутся мне гигантской головоломкой – бесконечным экзистенциальным и эмоциональным тестом, и если я достаточно глубоко в них погружусь, то пройду тест с результатом «Настоящая любовь». В конце концов, есть все, что нужно, чтобы мы были идеальной парой: он мужчина, я женщина, и мы живем в одном доме. Все остальное – совместимость, вежливость, нежность, отсутствие желания убить друг друга – это мелочи, и я смогу ловко обойти их, если очень постараюсь.
Кэз несет на себе основную тяжесть моих попыток разгадать эту шифровку.
Недавно я нашла телефонные счета из той эпохи. В них колонки цифр – точное время моих еженощных разговоров: с 11 вечера до часа ночи, двух часов, трех часов. Минуты разговора. Просто удивительно, сколько всего можно наговорить вместо единственно важной вещи, сказать которую вы боитесь: «Ничего не выходит».
Проблема в том, что я сама проблема. Кортни просто несчастен. Я это знаю. Нутром чую. Когда я найду способ сделать его счастливым, то все будет хорошо. Он сломан, и я должна его починить – тогда в наших отношениях начнутся перемены к лучшему. Да, это сложно, но таков первый этап любви: я исправлю все плохое, что есть в нем, и он наконец станет тем, кем тайно является глубоко внутри. Тайно, внутри, он любит меня по-настоящему. Я буду стойкой и добуду доказательства. А если ничего не выходит, так это просто потому, что я недостаточно старалась.
И я добываю доказательства. Я нахожу его дневник. Его нет дома, и я знаю, что не должна читать, но читаю, ведь это
Дальше я читаю, что он все еще влюблен в девушку из своего родного города, которая бросила его три года назад.
В моей расшифровке Кортни просто чувствует себя в наших отношениях «неуверенно», и я удваиваю свои усилия. Я покупаю нижнее белье от Энн Саммерс, в котором выгляжу как дешевая проститутка. Я готовлю для него: непрерывная череда куриных супов, пирогов и пирожных – все, чтобы сделать наш дом уютным. Я глажу его по голове, когда он жалуется, как мало успеха у его группы, и подавляю в себе музыкального журналиста, шепчущего у меня в голове нечто вроде: «Почему бы вам не
– Встречаемся с группой. Могу опоздать, – говорит он слегка заплетающимся языком.
– На сколько? – спрашиваю я, накладывая тушь на ресницы.
– Часа на два… – предполагает он.
– Ох, ну ладно! – весело говорю я.
Я знаю, в каком он баре. Я иду туда и сижу на пороге, курю, ожидая его.
Когда он наконец появляется, то объясняет, что уже «не голоден» («съел булку с ветчиной»), и мы едем на метро домой.
Я сижу рядом с ним на велюровом сиденье, и пока он сбивчиво и немного бессвязно болтает о «встрече», воображаемые отношения с ним – те, где есть он, сломленный и непонятый, и есть я, выхаживающая его, – понемногу перерождаются совсем в другие «воображаемые отношения», где все совершенно иначе. В этих новых «отношениях» я ору: «
Почемуты такая задница? Если ты меня не любишь, то просто скажи!» – и разбрасываю вещи по комнате. Я подавляю эти мысли. Им нет места в моем плане, по которому мы проведем остаток дней вместе, блаженно счастливыми. Чтобы твердо держаться мечты, я по дороге домой покупаю литр виски. Легко представлять себе счастье, если ты очень-очень пьяная. Помню, как пыталась объяснить все это полиции, когда она в два часа ночи явилась к нам домой. Мы оба были мертвецки пьяны, и Кортни с воплями гонялся за мной по всему дому, а когда я заперлась в ванной комнате, пытался вышибить дверь. Полицейскому около 55 лет. Грубая куртка и тяжелые ботинки делали его еще старше и солиднее, особенно по сравнению с теми, кто стоял перед ним: плачущая пьяная девчонка-подросток в ночнушке и 26-летний мужчина в джинсах и рубашке «в огурцах», трясущимися руками пытающийся закурить. Спьяну мне кажется, будто полицейский излучает синий мигающий свет, но это мигает маячок патрульной машины, заехавшей на тротуар.– Мы получили звонок о нарушении, – говорит он под треск рации. – Визги и крики в два ночи. Не очень приятно для соседей. Что происходит?