Быть женщиной. Откровения отъявленной феминистки

Мой отец в костюме, который он спер в магазине Ciro Citterio, и в таких же краденых ботинках выглядит достойным, мудрым и не особенно взволнованным тем, что его старшая дочь выходит замуж.

– О, моя прелестная дочь, – он обдает меня легким ароматом виски. – Мой котеночек, – глаза поблескивают непролитыми слезами.

Когда из-за дверей доносится «Spin A Cavalu» группы The Lilac Time, он берет меня под руку и наклоняется к уху. Сейчас он скажет мне что-нибудь трогательное – скажем, что они с мамой прожили вместе 24 года и родили восемь детей, думаю я. Это будет один из самых главных связующих нас моментов. О, господи, надеюсь, я не расплачусь! У меня столько подводки на глазах.

– Дорогая детка, – говорит он, когда служитель открывает дверь и все присутствующие вытягивают шеи, чтобы видеть мой выход.

– Дорогая детка. Ты жутко похожа на вомбата.

Я иду к алтарю так быстро, что на полпути понимаю, что доберусь туда, прежде чем закончится музыка. Я также отмечаю, что сияю самодовольством – и волнуюсь, как это воспримет регистратор.

«Она решит, что я отношусь к этому легкомысленно, – паникую я. – Она откажетсянас поженить на том основании, что я высокомерная!»

Я сразу замедляюсь до темпа похоронной процессии и принимаю вид человека, обремененного тревогами. Позже сестры говорят мне, им показалось, что у меня внезапно начался приступ цистита, и они автоматически полезли в сумки за бутылочками с цитратом калия, который мы все носим с собой.

Тем не менее я хорошо выгляжу по сравнению с будущим мужем. Он так нервничает, что стал бледно-зеленым и трясется, как носок, вывешенный на просушку.

– Я никогда не видела более нервного жениха, – признается позже регистратор. – Мне пришлось дать ему две порции виски.

Я ничего не могу вспомнить о церемонии. Все это время я с негодованием прокручивала в голове это « Ты жутко похожа на вомбата».

Через час мы все уже в баре. Многие из приглашенных не смогли приехать, потому что с Рождества прошло всего два дня и они семьями еще торчали в Шотландии, Девоне и Ирландии. Моя семья угощается на халяву – многие уже не в состоянии ходить, а двое из тех, кто еще может, нашли памятник мертвому рыцарю и исполняют возле статуи «фривольный» стрип-танец.

Между делом мой отец исхитряется уделать всю рубашку свечным воском и по чьему-то совету снимает ее и засовывает в морозильную камеру, чтобы воск застыл. Теперь он восседает за столом в жилете и пиджаке, пьет пиво, глядя вокруг мутными глазами. Моя сестра Кол вообще исчезла. Впоследствии мы узнали, что папа сообщил ей, что собирается поместить ее под опеку, поскольку она украла все его диснеевские DVD и электроинструменты и продала за наркотики.

По предлогом ее «поисков» мой брат Эдди пытается украсть тележку для гольфа, чтобы поездить вокруг здания. Двое других преграждают ему путь, пытаясь его отговорить.

К началу приема во всем явственно ощущается атмосфера провала. Так как все происходит через два дня после Рождества, гости, которые притащились-таки в Ковентри в разгар праздников, уже успели переесть и отяжелеть, так что им не до дискотеки, а настойчивое желание моего мужа быть диджеем оборачивается тем, что мы танцуем свой первый танец под совершенно неуместную композицию «Ask» группы The Smiths. Мы безуспешно стараемся романтически медленно кружиться под нее на совершенно пустом танцполе – попросту говоря, с независимым видом шаркаем под устремленными отовсюду взглядами. Когда начинается следующая песня – «Always On My Mind» группы Pet Shop Boys, – к нам присоединяются двое новых танцоров. Это мой свекор и наш друг Дэйв, который уже часа три находится под экстази.

Пританцовывая, Дэйв приближается к свекру.

– Возьми одну из моих жемчужин, – предлагает он, раскрывая ладонь и демонстрируя таблетки ценой 300 фунтов.

– Спасибо, мой отец не хочет «тик-так», – говорит Пит, решительно выпроваживая Дэйва из зала.

К десяти вечера большинство гостей уже разошлись спать, пытаясь использовать некоторые преимущества переезда в дорогой отель в середине отпуска. Мне нравится думать, что все они едят сосиски, украденные с фуршетного стола, и смотрят по телевизору «Будем здоровы». Я рада за них. Жаль, что не могу последовать их примеру. Я беседую с унылой греческой родственницей, с ног до головы в черном, все еще носящей траур по кому-то, почившему в 1952 году. Я бессильно улыбаюсь.

Я замечаю, что она – вместе со всеми моими греческими родственниками – кажется, совершенно сдалась и по доброй воле закрыла глаза на то обстоятельство, что подружкой невесты был гей по имени Чарли, под два метра ростом, в серебряных брюках и розовом плаще. Тем более они едва заметили другую подружку, Полли. На ней платье без бретелек, выставляющее на всеобщее обозрение лифчик и татуировку с дельфином и изречением «идите на хрен».