Быть женщиной. Откровения отъявленной феминистки

Все это так, и очень легко оказаться в плену жалости к себе – крепостных стен, пропахших джином и выстроенных из кубиков лего. Но я предпочитаю смотреть на все заботы материнства с более жизнеутверждающей точки зрения. Во-первых, и это самый очевидный плюс, вы получаете от своих детей огромное эмоциональное, интеллектуальное и физическое удовольствие. Чистая правда, что в жизни нет большего удовольствия, чем лежать в постели со своими детьми и, притискивая их ногой, сурово говорить: «Вы мои какашки».

Бутылки марочного шампанского за 15 000 фунтов, полет на воздушном шаре над стадами африканских антилоп, туфли из акульей кожи, Париж – все это в конечном счете утешительные призы для тех, у кого нет маленького, замечательно грязного ребенка, с которым можно возиться, пихать его и тискать, кайфуя от смешной любви.

Вот ваш семилетка скатывается по лестнице, крепко вас целует и снова убегает – на все про все меньше 30 секунд. Для него это такая же насущная необходимость, как потребность есть или петь. А у вас такое чувство, будто на вас напал Купидон.

Вы же, взглянув на себя со стороны, будете потрясены, что производите столько любви. Она бесконечна. Ваше поклонение может поутихнуть, но никогда не покинет вас: оно питает ваши мысли, тело, сердце. Оно дает вам силы выскочить под проливной дождь после обеда за дождевиками, забытыми на дворе в пылу игры; работать сверхурочно, чтобы покупать ботиночки и игрушки; не спать всю ночь, облегчая кашель, лихорадку и боль, – нечто подобное вы испытывали когда-то под влиянием страсти, но эта любовь гораздо, гораздо сильнее.

А главное, все так просто! Единственное, что действительно вас интересует: все ли в порядке у детей? Хорошо ли им? В безопасности ли они? И пока ответ «да», ничто больше не имеет значения. Вы читаете в «Гроздьях гнева» и холодеете от прикосновения к истине: «Чем можно испугать человека, который не только сам страдает от голода, но и видит вздутые животы своих детей? Такого не запугаешь – он знает то, страшнее чего нет на свете!»

В коридоре нашего дома висит черно-белая фотография: я с Нэнси и Лиззи в ванне, Нэнси восемь месяцев, а Лиззи два с половиной года. Я нежно покусываю Лиззи. Нэнси слюнявит мое лицо. Глаза всех устремлены на фотографа – Пита, и он, судя по дрожанию фотоаппарата, смеется. На этом снимке все мы, связанные наполовину общей ДНК, и на нас смотрит тот, кто больше всего нас любит. Если бы мне пришлось объяснять, что такое счастье, я бы просто показала эту фотографию.

«Счастье – это возиться с детьми в ванне, когда их папа кричит: “Кусай маму за нос! Так она лучше почувствует!”», – сказала бы я.

Итак, сверкающий мир материнства давно и подробно описан. И все же… Радости бескорыстной любви почти невозможно описать словами, и женщине не следует их недооценивать, взвешивая плюсы и минусы материнства и всесторонне подходя к вопросам: «Что это значит для меня? Что в этом хорошего? Что мне это даст?» Вы словно бы топчетесь у входа в магазин спермы с яичниками в руках, размышляя, входить или нет.

Сегодня, через десять лет такой жизни, я могу вам сказать, что сама от нее получила. Материнство – замечательная штука!

Первое. Оно дарит вам понимание того, какая это прорва времени – один час. До того, как у меня появились дети, я могла провести час, абсолютно ничего не делая. Ничегошеньки. Целый час могла выбросить коту под хвост! Да что там, я тратила целые дни абсолютно безрезультатно. Спроси меня, как прошла неделя, я бы приняла важный вид: «Даже не спрашивай! Я как выжатый лимон! Буквально не присела! Столько всяких дел! Просто не щадила себя!» А в действительности всего-то, может быть, написала одну статью да вяло начала разбирать кухонные ящики, но тут по телеку начался «Большой брат», и я так и побросала сбивалки на полу, а Пит потом на них наступил.

Через три дня после появления Лиззи я вдруг поняла, какое богатство растратила. Час! О боже, сколько всего можно переделать за час! А теперь вот сижу в кресле-качалке со спящим новорожденным младенцем на руках – облизываясь на пульт, до которого не могу дотянуться, – и способна только на одно: наблюдать, как огромные часы на стене медленно отсчитывают каждую секунду, тысячи секунд, когда я не могу делать абсолютно ничего.