Читаем Быть жизнью полностью

Мама с папой ничего даже не заметили.

– Как же ты выжил? – спрашивает бабка.

– Мне повезло. Просто повезло, – отвечаю я.

– Обычно в таких ситуациях везение – дело посредственное. Это, скорее, твоя предосторожность. И твой жуткий страх, что задуманное может и правда произойти. А в этом нет, на самом деле, ничего такого.

– Извините, а вы, собственно, кто? – спрашиваю я, не поворачивая головы.

– Мое имя Смерть. А тот, что сидит слева от тебя, это Одиночество. Мы сидим тут с тобой уже несколько недель, да вот только ты этого не помнишь.

Как?

От удивления я повернул голову. Рядом со мной сидел человек в темном плаще и с капюшоном. Лица было не видно, но я знал, что голос бабки принадлежал этому человеку.

Я обернулся в другую сторону: точно такой же плащ, точно такой же капюшон.

Я слез с барного стула и попятился.

– Вы сейчас разыгрываете меня да? Если это шутка, то она очень дерьмовая. Мне сейчас совсем не до шуток.

– Какие могут быть шутки, мой друг? – спрашивает голос, представившийся Одиночеством. – Среди нас нет шутников.

– Мне нужно домой, – говорю я. Я хочу сбежать отсюда и больше никогда сюда не возвращаться.

– Ты можешь уйти отсюда в любой час, – отвечает голос, представившийся смертью. – И вернуться тоже можешь в любое время. Мы всегда будем тут, будем тебя ждать.

Я отошел к самой дальней стенке от барной стойки.

– А что это все, собственно, значит?

И тут из-под барной стойки вылезает еще один силуэт.

– Ничего особенного, – говорит он. – Просто ты потихоньку сходишь с ума, наш друг.

– А ты еще кто? – спрашиваю я, указывая на него пальцем.

– Меня зовут Судьба, – он протирает стаканы тряпкой. – Виски не желаешь? Целую пинту за счет заведения.

Я аккуратно делаю шаг навстречу к ним.

– Какие-то вы херовые шутники, – говорю. – Давайте без этого. И снимите свои проклятые капюшоны, они напрягают меня.

– Нельзя, друг, – говорит Смерть. – Мы должны сохранить анонимность, чтобы в следующий раз ты также спокойно зашел в бар. Поверь, тебе так будет просто проще.

– Так, получается, я умер, да? Если тут собрались все, кто должен меня сопровождать по жизни.

– Не совсем, – говорит Одиночество. – Ты еще жив. Просто здесь тебе комфортнее, чем в остальном мире. И кстати, мы здесь не все.

– Вон сидит Страх, – говорит Смерть, указывая на столик в самом далеком и темном углу. – Он всегда там сидит. А если подходишь, начинает верещать, как черт.

– Еще есть? – спрашиваю.

Мне даже показалось это забавным.

Я уселся обратно на стул у барной стойки, закурил сигарету, взял в руки пинту виски. Судьба улыбнулась мне, продолжая протирать стаканы.

– Есть. Жизнь, – говорит Смерть как будто с пренебрежением.

– Где она? – я оглядываюсь.

Я не нашел ее. Никто из них не указал, где она сидела. Остальные столики мне показались пустеющими. Забавно, ведь мне казалось, что они приходят и уходят с невероятной скоростью, а я попросту не успеваю за ними. Они такие быстрые, все бегут и бегут, а я просто сижу.

Сижу и курю.

– Жизни нет, – говорю.

– Зайдет позже, – отвечает судьба.

– Как она может меня оставлять?

– Она всегда появляется, когда ты уходишь отсюда.

– Она меня избегает?

Мне никто не ответил.

Жизнь попросту уходила, когда приходил я.

– А кто еще должен быть?

Они игнорировали меня. Они все сидели здесь, потому что однажды я понял, что жизнь без любви не стоит ничего и поэтому попытался покончить с нею. Раз и навсегда.

Возможно, поэтому в моем баре никогда не было Жизни.

– Так что там с судами? – говорит Одиночество. – Когда следующее заседание? Ты уже подготовился? Был у меня один пациент, который постоянно ходил в суды, пытался засудить девушку одну, которая ушла и забрала почти все, что у него было. Мы постоянно сидели с ним темными долгими ночами, когда его начала терзать бессонница. Он сидел на кухне, смотрел на ночной город в окне и так же, как и ты сейчас, курил. Прямо в квартире.

– И что с ним в итоге случилось? – спрашиваю я.

– Умер. Все в итоге умирают, – говорит Смерть.

– Но ведь не ты его убиваешь, Одиночество? – спрашиваю я.

Я подыгрываю им, пытаюсь довести их до точки, когда я смогу их раскусить. Пытаюсь их подловить, поймать их на вранье, чтобы они больше никогда так ни с кем не делали.

Одиночество мне не ответило.

Скорее всего, это просто театр или какой-нибудь дешевый розыгрыш. Где-то стоит камера, я более чем уверен в этом. Стоит камера и снимает то, как меня разыгрывают эти четверо упырей в капюшонах.

А позже, когда я уйду, это видео наберет миллионы просмотров и миллионы человек будут смеяться во всю глотку с меня.

Я сижу и курю, прокручивая все это в своей голове.

И решаюсь рассказать еще одну историю из моей жизни.

Не то, чтобы я повелся на их спектакль, я не хотел быть негласным актером их шоу, просто мне стало интересно.

И я спрашиваю у Судьбы:

– Слушай, а ты не помнишь мою сестру? Где она сейчас?

Судьба продолжает натирать стаканы, один за другим, и отвечает:

– Я знаю не больше, чем ты, Валентин. Ведь это твой бар или ты уже забыл?

– Не подливай ему больше, ему и этого хватит, – вмешивается Одиночество. – Хотя скоро пробьет полночь, снова протрезвеет.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Великий перелом
Великий перелом

Наш современник, попавший после смерти в тело Михаила Фрунзе, продолжает крутится в 1920-х годах. Пытаясь выжить, удержать власть и, что намного важнее, развернуть Союз на новый, куда более гармоничный и сбалансированный путь.Но не все так просто.Врагов много. И многим из них он – как кость в горле. Причем врагов не только внешних, но и внутренних. Ведь в годы революции с общественного дна поднялось очень много всяких «осадков» и «подонков». И наркому придется с ними столкнуться.Справится ли он? Выживет ли? Сумеет ли переломить крайне губительные тренды Союза? Губительные прежде всего для самих себя. Как, впрочем, и обычно. Ибо, как гласит древняя мудрость, настоящий твой противник всегда скрывается в зеркале…

Гарри Норман Тертлдав , Гарри Тертлдав , Дмитрий Шидловский , Михаил Алексеевич Ланцов

Фантастика / Проза / Альтернативная история / Боевая фантастика / Военная проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее / Проза