Читаем Быть жизнью полностью

– Ты поймешь. И поймешь, почему любовь постоянно уходит. Ты сам ее гонишь прочь, поэтому не можешь ее поймать, – говорит Одиночество. – Хотя очень хочешь.

– Только вот ее не ловить надо, – вмешивается Судьба. – Для нее нужно подготовить место, чтобы не ты ее попытался поймать, а чтобы она сама не захотела уходить. Понимаешь, о чем я?

Я стряхнул пепел с сигареты и кивнул головой.

Я не оборачивался, просто сидел и курил, пока посетители бара приходили, уходили, снова приходили и уходили. Это мой бар и это мой выбор.

Выбор просто сидеть и курить. Сидеть и курить.

Глава 2

Женщина со шрамом.

Я возвращался с работы домой. Тогда я еще работал на какого-то старпера комунистской закалки. Он вечно орал, а не говорил. И если говоришь ему не орать, он отвечал, что просто говорит.

И снова начинал орать.

Это предприятие, не требующее общения с людьми. Все, что я делал, это молча перебирал коробки по партиям на складе. Работа в тишине и одиночестве. То, что мне было нужно.

Я зашел в квартиру. В нос ударил запах прогнившей курицы из мусорного ведра. Как обычно.

Я открыл дверцу, за которой стоял пакет с мусором. Половина развалена на весь кухонный шкафчик: и банки, и бутылки, и кости от недоеденного мяса, и прочее дерьмо. Пришлось все собрать обратно в пакет и вынести в подъезд. Лишняя трата времени.

Я закончил и вернул пакет на место. Даже есть не хотелось после этого.

Я открыл холодильник: хотелось смочить горло. Кроме прокисшего молока там ничего не было.

И как я вообще водил сюда всех тех тупых куриц-красавиц.

Впрочем, алкоголь знает свое дело.

Зато в спальне был идеальный порядок, и там даже пахло прилично.

Сексом.

И спиртом. Разбавленным. Дешевым виски с коньяком и водкой.

Я закрыл дверь в спальню и пошел в ванную. Стоило привести себя в порядок. Плоть требовало крови, молодой женской крови.

После всех обрядов подготовки, я приоделся. Как обычно, без помпезных костюмов с шикарными запонками и разноцветным галстуком: обычная кофта, под нее майку и узкие джинсы. Единственное, на что я делал акцент, это парфюм. Матушка говорила, что главное в мужчине то, как он пахнет. И неважно даже во что он будет одет. Парфюм придает авторитет, поднимает в глазах.

Я вышел из квартиры. Звякнул ключами около двери, затем закрыл ее. Необходимый обряд, незначительный знак пустому коридору, что здесь скоро появится очередная моя жертва. Жертва, с помощью которой я утолю свою жажду.

В последнее время только это помогало мне не сойти с ума и не покончить с собой. Чем-то они захватывали – женщины. Интересовали. Незначительно. Не так, чтобы начать ради них меняться.

Так или иначе, каждая по утру казалась до чертиков тупой. Эта сволочь-тупизна так и лилась из них. И это выводило из себя.

Проклятая человеческая природа нетерпимости.

Таким образом, к вечеру мне уже снова нужно было утолить жажду.

Утром ее вызывает тот же, кто ее утоляет.

Да, я сволочь. Я животное. Лицемерное и эгоцентричное.

Уж так навострила меня жизнь. Я ничего с этим не поделаю.

В конце концов, в каждом свои чертики. Ведь так?

Я шел по влажному асфальту. Еще пару часов назад прошел дождь, но сейчас уже светилось солнце и припекало сверху. От этого контраста воздух пропитался приятным запахом сырого асфальта после дождя.

Я даже улыбнулся.

Странно.

По дороге я вижу вывеску бара на фоне заходящего солнца за горизонт. Самое время. Я захожу внутрь.

У него еще название такое странное – "Утоли кипящую жажду". Наверное, это бар для школьников.

Хорошо звучит. Бар для школьников. Максимум – детское шампанское. Минимум – киндер сюрприз.

Киндер сюрприз с отцовским ремнем внутри.

Но в самом баре все выглядело, к слову, не так уж и плохо. Не так уж и отталкивающе.

Я прошел до барной стойки и заказал себе водки. Затем ещё. И еще. Теперь можно попробовать развязать себе язык.

И рот той, что ждет.

Я огляделся в поисках той самой.

Жажда.

Она сидела одна за столиком в углу, самый дальний от окна. И над ней висела одинокая лампочка в каком-то нелепом канделябре.

Черные длинные волосы, смуглая кожа и довольно привлекательное, я бы даже сказал, весьма прекрасное лицо.

Как может быть такое?

Я подошел к ее столику и уже с отработанной вежливостью спросил:

– Могу присесть?

Она подняла на меня свои зеленые глаза. Они казались очень хрупкими и в то же время невероятно сильными.

И вообще вся она выглядела очень миниатюрной и хрупкой.

Она ответила вопросом на вопрос:

– Подумай хорошенько, нужно тебе это или нет? А потом, – она пожала плечами, – садись, конечно.

Я на мгновение растерялся. Но потом сел.

– Вы всегда так отвечаете парням? – спрашиваю.

– И не только парням, к вашему сведению. – Она улыбнулась. – По обыкновению, очень часто они жалеют, что пошли на это. Не знаю, может, дело в них.

Она смотрела на то, что заказала себе. Перед ней стояло некое блюдо – какого хера вообще люди едят в баре? – небольшая порция. Она приглядывала, как ей взять вилку.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Великий перелом
Великий перелом

Наш современник, попавший после смерти в тело Михаила Фрунзе, продолжает крутится в 1920-х годах. Пытаясь выжить, удержать власть и, что намного важнее, развернуть Союз на новый, куда более гармоничный и сбалансированный путь.Но не все так просто.Врагов много. И многим из них он – как кость в горле. Причем врагов не только внешних, но и внутренних. Ведь в годы революции с общественного дна поднялось очень много всяких «осадков» и «подонков». И наркому придется с ними столкнуться.Справится ли он? Выживет ли? Сумеет ли переломить крайне губительные тренды Союза? Губительные прежде всего для самих себя. Как, впрочем, и обычно. Ибо, как гласит древняя мудрость, настоящий твой противник всегда скрывается в зеркале…

Гарри Норман Тертлдав , Гарри Тертлдав , Дмитрий Шидловский , Михаил Алексеевич Ланцов

Фантастика / Проза / Альтернативная история / Боевая фантастика / Военная проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее / Проза