Бытие и возраст

К.П.: Любопытно, что это протестное поколенческое движение смыкается, во-первых, сдвижением социалистическим. Социалистическое движение всегда делало ставку на молодёжь. Во-вторых, оно смыкается с движением гендерным: борьба женщин за свои права также несет в себе идею освобождения. Та же структура имеет место в борьбе национальных и сексуальных меньшинств. То есть подростки, женщины, евреи и гомосексуалисты всегда оказываются на пике социального творчества, или (в терминах Г. Гегеля) на пике сопротивления незрелой воли воле зрелой. Я бы хотел сделать замечание относительно хиппи (а до них были битники – в Англии сердитые молодые люди, а до них были нигилисты, например, Базаров, и так далее). Так вот, хиппи обладают способностью взрослеть. С женщинами такого не происходит – они остаются женщинами на всю жизнь. Когда же хиппи взрослеют, они теряют свой протестный потенциал. У них уже подрастают дети, и с ними возникают те же проблемы. И они в свою очередь оказываются рутинной составляющей.

А. С.: Да, тут приведем отрывок из другого стихотворения:

Ещё порой он ерепенится,
Режим ругает так и сяк,
Но уж висят пелёнки первенца
Как белый выкинутый флаг.

Е. Евтушенко «Казанский университет»

К.П.: И это вечное отношение к цивилизации – отношение протеста (по Г. Гегелю, отношение незрелой воли, протестующей против зрелой), как сегодня говорят, «протестное сознание» в условиях

отчуждения, социальной клиники превращается в насилие. И тут мы вновь должны вернуться к вопросу: всё-таки что же такое насилие? Возможно ли насилие между поколениями? У Л.Н. Толстого есть удивительно наивное и прямолинейное определение насилия: «насиловать – значит, делать то, чего не хочет подвергаемый насилию». Это определение работало бы, если бы люди знали, чего они, собственно, хотят– Знает ли ребёнок, знает ли подросток, знает ли старик, чего он, собственно, хочет? Это очень сомнительно. Особенно, что касается ребёнка. Если старик уже привычно научен делать вид, что «он знает, чего хочет», то дети такого вида делать не умеют, да и не понимают, зачем, собственно, делать такой вид. Все системы свободного воспитания обречены на провал именно поэтому. Детям провокационным образом вдруг говорят: делайте, что хотите. А они с ужасом понимают, что не хотят ничего, или не знают, чего хотят. Отсюда у тинейджеров всплеск переживания бессмысленности жизни.

А. С.: Да, человек, как правило, не знает, чего он хочет, но знает, чего он не хочет. Негативный аспект здесь выражен ярче.

К.П.: И далеко не всегда этот негативный аспект желания адекватен. Советский психолог и дефектолог А. И. Мещеряков столкнулся с такой проблемой: как сделать более или менее полноценными людьми слепоглухонемых детей? Главная проблема заключается в том, что эти дети, находясь в условиях клиники, где они сыты и одеты, ничего большего не хотят. Каким образом вызвать в них желание? И вообще ни дети, ни подростки, ни люди, достигшие глубокой старости, не знают, чего они хотят. И здесь кроется неравенство возрастов: только взрослые, которые суть зрелая воля, знают, чего они хотят (или очень убедительно делают вид, что они знают, чего хотят). И поэтому взрослые – главный субъект насилия, как поколенческого, так и возрастного. Именно вокруг взрослых разворачивается «драматический театр насилия».

Чем отличается насилие от других властных отношений? Например, от патернализма или от правового принуждения? Насилие предполагает такое внешнее принуждение, которое представляет угрозу для жизни вплоть до её разрушения. Это такое подчинение, которое угрожает выживанию. Это определение Г. Гегеля, и оно, на мой взгляд, существенно. Это узурпация свободной воли в ее наличном бытии. Насилие – такая разновидность отношений власти, которая должна быть различена прежде всего от природной агрессивности взрослого как живого существа. В отличие от этой природной агрессивности, насилие является актом сознательной воли и претендует на обоснование, на легитимность, на законное место в общечеловеческой коммуникации. И от других форм принуждения насилие отличается тем, что доходит до пределов жестокости, пытаясь сохранить легитимность. Насилие в этом отношении можно определить в качестве права сильного, как возведение силы в некий закон человеческих отношений, которому, вообще говоря, нет места в природе и нет места в пространстве человечности, в пространстве разумного поведения. То есть по сути насилие есть способ выхода из естественного состояния, или путь обратного провала в состояние вне человечности. И с этой точки зрения насилие предстаёт как крайнее выражение зла. Насилие имеет место и в отношениях поколений – по ту сторону принуждения незрелой воли, которое осуществляется зрелой волей. Насилие развёртывается в многообразии всяких характеристик и – что самое существенное – в многообразии различных рационализаций.