Бытовое насилие в истории российской повседневности (XI-XXI вв.)

По мнению Макаренко, авторитет, построенный на порке, вызывает детскую ложь и человеческую трусость, и одновременно воспитывает в ребенке жестокость. «Из забитых и безвольных детей выходят потом либо слякотные, никчемные люди, либо самодуры».[586] Однако повседневная жизнь не считалась с теориями. Относительно телесных наказаний, как и всего остального, россияне исповедовали тройную мораль: думали одно, говорили другое, делали третье. Профессиональных опросов на эту тему в советское время не было, но когда в конце 1980-х гг. журналист Н. Н. Филиппов[587] с помощью педагогической общественности провел анонимное анкетирование 7,5 тыс. детей от 9 до 15 лет в 15 городах страны. Оказалось, что 60 % родителей использовали в воспитании своих детей телесные наказания; 86 % среди этих наказаний занимала порка, 9 %— стояние в углу (на коленях — на горохе, соли, кирпичах), 5 % — удары по лицу и по голове. Иногда наказание за проступки трудно отличить от простого избиения и сексуального насилия (унизительно оголяют, бьют по половым органам и т. п.).

Характерно, что многие дети, как поротые, так и непоротые, считали этот стиль воспитания нормальным и собирались в будущем, когда вырастут, бить собственных детей. «Какое наказание без ремня? — спрашивает 10-летний мальчик. — Воспитывать детей надо строго, а не сюсюкать с ними, как с маленькими». Девятилетняя Аня, лукаво улыбнувшись, прощебетала: «Конечно, буду бить, как меня мама, что они, лучше, что ли?» 11-летний Вова: «Меня наказывают ремнем ради профилактики по понедельникам, средам и пятницам. Своего же ребенка я буду бить каждый день». Рассудительный 14-лстний Роман говорит: «Меня бьют очень редко. Но если бьют, то но-настоящему — опускают почки». Обязательно буду бить свою дочь или сына, только наказывать нужно ремнем, чтоб не сломать позвоночник ребенку». Это ли не эстафета поколений?

Мемуарная и художественная литература также рисует очень пеструю картину. В некоторых семьях детей никогда не били, в других же норка была повседневной, причем многие взрослые вспоминают се без раздражения, как нечто само собой разумеющееся.

Воспоминания мальчиков

Знаменитый дрессировщик Вальтер Михайлович Запашный (1928— 2007), родившийся в цирковой среде и с раннего детства выступавший на арене (начинал как акробат):

«Гулять было некогда. Если удавалось вырваться и поиграть в казаки-разбойники, это казалось счастьем. Но и тут надо было знать меру: придешь домой вспотевший — не миновать порки <...> Потому что, во-первых, перед работой нельзя уставать, а во-вторых, артисту нельзя простужаться».[588]

Писатель Юрий Петров (р. в 1939 г.):

«Самое главное воспоминание — это постоянный голод и чувство страха, что влетит от строгой мамы. Голод не потому, что дома еды нет, а потому, что после школы, иногда даже не заходя домой, я заруливал с друзьями в какие-нибудь пампасы <...> Вечером за это меня, разумеется, ждала порка <...> Мама увлекалась, до собственных слез вымещая на мне всю свою тревогу за меня, беспутного <...> Бедная мама. А сколько я раз убегал из дома! И это все на ее нервах. Я почему-то этого не понимал. Может, оттого, что она была очень сдержанна в проявлениях любви?»[589]

Интересное описание порки как нормы повседневной жизни и обязательного ритуала мальчишества в рабочем районе позднесоветского Ленинграда дает анонимный автор «ременного» сайта (сохраняю орфографию и пунктуацию оригинала):

«Так же делом чести “настоящего мальчишки”, да и “своей в доску девчонки” считалось быть неистощимым в выдумках и реализации всяческих проделок, т. с. “искать себе на жопу приключений” в переносном и прямом смысле этого слова. В прямом, потому что,

по моим оценкам, на 11строградской порка регулярно применялась в 75 % семей, а в районе за Черной речкой этот процент, как мне кажется, переваливал за 90. Во всяком случае, в том классе, где я проучился с 4-го но 8-й, не пороли только одного мальчика (и это среди 40 детей). Даже учителя в том районе вслух говорили о порке, как об обычном наказании для ребенка <...>

г