Бытовое насилие в истории российской повседневности (XI-XXI вв.)

Нас она не угнетала, она было привычной <...> было что-то родовое, надежное. Если ты мальчишка, то ясное дело, что раз в неделю ты будешь выпорот: дневник-то на подпись родителям надо раз в неделю давать, а что у настоящего мальчишки в дневнике? — ясно, что есть двойки и замечания, ну и ясно, что за это бывает <...> Над выпоротыми не смеялись. Смеялись над теми, кого наказывали иначе <...> Смеялись как над “гогочками” и трусами, над теми, кто боялся порки и говорил “я в этой проказе участвовать не буду, меня за это выпорют”, над теми, кто просил перед поркой прошения и снисхождения, даже над теми, кто пытался оправдываться перед поркой, над теми, кто вырывался, кричат и плакал во время порки — все это считаюсь признаком изнеженности и трусости. Л кто натворив что- то, на следующий день на вопрос: “Что тебе за это было?” отвечай “Пустяки... Влепили 25 пряжек (а зачастую называлась цифра и большая). Ерунда <...> Я и не шелохнулся,” — над тем не смеялись, тот считался героем <...>

Подать ремень, спустить штаны и самому покорно лечь под порку (как я всегда дела!, да и многие тоже) не унизительно. Чего уж унизительного, если все равно будешь выпорот <...> А так по крайней мере делом можешь выразить признание вины и раскаяние, если их чувствуешь, или, но крайней мере, показать, что у тебя достаточно силы воли преодолеть свой страх перед поркой <...> Родители одного моего одноклассника были в разводе, и он жил с мамой, которая считала, что раз парень растет без отца, так мать должна быть с ним особенно строга. От такой строгости этот мальчишка был "чемпионом” класса но получаемым дома поркам. С работы его мама приезжала всегда в одно время: без десяти четыре. Мама его дневник проверяла каждый день (впрочем у меня тоже так было, и это, вполне логично, считалось большей строгостью: несколько порок в неделю вместо одной). Так вот если у этого парня были в дневнике двойки или замечания, то он за 5 минут до прихода мамы ставил к изголовью своей кровати стул, на селенье стула клад развернутый на странице с двойкой или замечанием дневник, вынимал из своих штанов ремень и вешал его на спинку стула, спускал штаны и ложился на кравать голой попой кверху ждать маму. Я, если был в это время в гостях у него, выходил из деликатности в корридор. Маме, когда она приходила, оставалось только рассмотреть дневник, вынести приговор (а этого парня, как и меня,

как и многих других, всегда пороли по счету уларов) и привести его в исполнение. Парень, по крайней мерс, избегал еще “ведра” нотаций, которое мама на него могла “вылить”. А вид ремня и готовой к порке попы нс провоцировал на нотации, ибо осознание вины и раскаяние было очевидно <...>

Такая рядоположснность даст еще ощущение “законности”. Ты нс игрушка в руках родительского произвола, а объект “правовых отношений”. Есть семейный закон (пусть ты в его разработке и нс участвовал). Ты знаешь, что за то-то — от стольких ударов до стольких, а за другое — другое число. Перед поркой родитель как бы "судит" тебя, вы как бы даже равны перед законом. В каком-то смысле он даже не может тебя нс пороть <...> А просить о прощении или снисхождении это как бы разрушать рамки закона и признавать, что ты во власти произвола. На мой взгляд, это очень унизительно».

Некоторые отцы выполняют свои карательные обязанности истово и с энтузиазмом. Для других это просто ролевое поведение, ритуал, от которого нельзя уклониться.

«Меня используют в качестве, так сказать, орудия возмездия и некоторого фактора карающего меча правосудия. Карающего меча, когда нужно накричать, когда он уже, так сказать, всех довел, когда нужно выключить игру, когда нужно нахлопать по заднице и т. д. и т. п.».

«...Я никогда не пытался карать их, шуметь мог, кричать, вроде как делать грозный вид. Если они там делали что-то нс так, сначала я должен был вот <...> хотя бы вид сделать, что я грозный, я ругаюсь. Это функция отца. Все их шалости нс должны проходить бесследно. Тем нс менее, я всегда примерял это все на себя, что он делает, и всегда пытался войти в их шкуру. Я всегда понимал, что они нс делают ничего из ряда вон выходящего, я такой же. Поэтому, я делал вид, что я наказываю, а так я их всегда понимал».[590]

Воспоминания девочек

Если в центре мальчишеских мемуаров стоят соображения «справедливости» и собственной «крутизны», то воспоминания девочек, хронологически более поздние и расположенные на другом сайте, выглядят более эмоциональными и часто негативными.

Светлана