Бывший 2. Роди мне сына (СИ)

На самом деле, сама уколы я даже больным животным никогда не ставила, но наблюдала за дядей много раз. Там ничего сложного — думала я до сегодняшнего дня.

Оказалось, что преодолеть психологический барьер, чтобы причинить реальную физическую боль другому человеку, не так-то просто, и я в третий раз протираю упругую ягодицу салфеткой.

Вот угораздило же тебя, Стоянова? И всё во имя чего? Чтобы эта молодая девчонка не рассмотрела задницу Макриса?

Ревнуешь, получается?

Набравшись смелости и прикрыв глаза, как следует шлепаю иголкой, ощущая как она проникает сквозь мышечную ткань, и медленно ввожу в неё лекарство.

— Больно, да, Андрюш? — Спрашиваю не дыша.

— Из твоих рук хоть яду, — хрипит он, уткнувшись в подушку.

— Держи салфетку, пожалуйста.

Наши пальцы сталкиваются, и я, окончательно одурев, слишком быстро поднимаюсь. Чувствую легкое головокружение.

Сразу же закрываюсь в ванной комнате, выкидываю использованный шприц в ведро. Моё отражение в зеркале пугает, но я кусаю губы и разглядываю себя. Беременную и потерянную.

Ходить по битому стеклу безумно опрометчиво и сегодняшний опыт Адриана это доказывает. Но, что, если подготовиться и обезопасить себя с помощью высокой подошвы ботинок?.. Люди ведь так и делают.

Подстилают солому, боясь последствий, но идут вперёд.

Умываюсь холодной водой и расчесываю волосы пальцами. Вспоминая молодую, светящуюся Яну понимаю, что Макрис был прав. Красивых женщин довольно много, но он на них внимания не обращает.

Наш телецентр, как лототрон из сплетен, ни разу не выдал чего-то компрометирующего. Ни одного левого взгляда или полунамёка. До меня бы обязательно что-то дошло. Слишком уж много «добрых» людей вокруг нас.

Хоть в чем-то я могу ему доверять, ну а остальное…

Киваю самой себе.

В спальне снова чувствую легкое подташнивание из-за медицинских запахов, поэтому тут же открываю окно для проветривания.

— Укол помог? — спрашиваю обеспокоенно, замечая, что Андрей бледен.

— Побудь со мной, — просит он хрипло, кивая на кровать.

Смотрю по сторонам, а потом робко соглашаюсь. Размещаюсь рядом и складываю ладони под голову. Между нами расстояние в целых тридцать сантиметров, но ощущается так, будто мы прижаты друг к другу вплотную.

— Я полечу с тобой в Грецию, — решаюсь.

Адриан резко поворачивает голову.

— Но? Есть какое-то «но»? — приподнимает брови.

— Но… ты пообещаешь мне, что произошедшее той ночью больше никогда не повторится и… ещё… оформишь для меня обратный билет домой. С открытой датой.

Его искрящиеся победным теплом глаза внимательно изучают моё сосредоточенное, напряженное лицо. Капитулировать — это не то, что мне удаётся делать с достоинством.

— Больше точно не повторится, Вера, — обещает он. — Если ты так остро воспринимаешь мою… хмм… природную экспрессивность, постараюсь поумерить и её.

— А билет?.. Сделаешь?..

Адриан улыбается, протягивает руку и аккуратно отводит прядь волос мне за плечо. Прикрываю глаза от еле уловимой ласки. В груди разливается долгожданное спокойствие, словно я наконец-то вышла на свет из запутанного, темного лабиринта. Лабиринта, где было страшно, жутко и холодно. Где я была совсем одна…

— Конечно, сделаю, Вера. Всё, что захочешь. Забронируем хоть целый рейс…

Глава 29

— Надеюсь, вы приняли это решение не на эмоциях, Вера?

— Конечно, нет.

— Я просто уточняю.

С психотерапевтом Анной Владимировной мы знакомы много лет.

Впервые встретились на одном из моих проектов. Мне нужно было экспертное мнение, она согласилась. Затем пригласила меня на консультацию. В то время люди повально начали увлекаться психологией, словно ища корень зла и пытаясь как-то разгрузить своё сопровождающее жизнь чувство вины. Я согласилась, и действительно работа с Анной Владимировной очень мне помогла. Не сразу, но стало полегче.

— Я хочу поехать в Грецию, — твердо произношу.

— С Адрианом или вообще?

С удивлением смотрю на психотерапевта.

— Сказала ведь, кроме ребенка нас с ним ничего не связывает, — с раздражением выговариваю.

Анна Владимировна мягко улыбается.

— Я на тебя не нападаю, Вера. Мы общаемся.

— Простите, — качаю головой и откидываюсь на спинку кресла.

Живот у меня для середины срока довольно аккуратный, но всё равно усталость сейчас наступает гораздо быстрее. Желание выйти на работу вообще улетучилось. Зная, что женщины в большинстве своём обязаны полноценно работать до тридцатой недели, чувствую благодарность к Макрису. Он действительно, как и обещал, закрыл все мои потребности так, что я перестала переживать.

— Есть ощущение, что в твоём решении о том, что вас ничего не связывает с отцом ребенка, есть какой-то протест. Как считаешь?

Раздумывая над этим вопросом, опускаю голову и разглядываю собственные пальцы.

— Сначала действительно, — киваю. — Я повторяла это, чтобы причинить ему как можно больше боли. Я не маньячка и… не эмоциональный вампир, как зачастую называют людей, которые любят чужие страдания, но это, если честно, было чем-то вроде моей мести.

— Сейчас желание мстить пропало?

Кивнув еле заметно, отворачиваюсь к окну.

— Пропало. Вообще, всё пропало. Внутри пустота. Выжженное поле.