Она мне была дорога, как последняя светлая вещь, связанная с тем временем. Окошком в счастливые воспоминания. И отдавать ее осознанно мне больно, только все равно это ведь все было ложью.
– Оставь себе за услуги, – шипит он.
И в душе заныла и оборвалась последняя струна.
Горько усмехнувшись, опускаю цепочку в стакан со следами моей помады и поднимаюсь.
– Не стоило приходить, если не собиралась подзаработать, – догоняет меня его злоба. – Нехрен рядом со мной отираться, больше не присосешься.
– Ты мне не указ. Я сама по себе, – рублю я, горло сдавливает спазмом, отвернувшись, застегиваю молнию косухи. – Мне понравилось твое поведение сегодня, его и придерживайся, а еще лучше, при встрече сделай вид, что мы незнакомы.
Не успеваю дойти до двери, как позади слышу визг металлических ножек по плитке и заполошный звон стекляшек на столе. Оборачиваюсь и тут же оказываюсь впечатана в твердое тело, пахнущее так знакомо, что голова идет кругом.
– Не знал, что ты еще в городе, – его рука сжимается на моем горле. – Думал, у тебя хватило мозгов свалить к ебеням или откуда ты там родом. На глаза мне не показывалась и правильно делала.
Держа меня в охапке, он двигается вместе со мной, не замечая моего сопротивления, и ударом прижимает телом к стене. Одной рукой задирает подол и хватается за ягодицы, пальцы впиваются так, что завтра точно будут синяки. Демон с пустыми глазами нависает, вдавливая в меня свой стояк. Нагло трется о низ моего живота.
Кошмар в том, что при всей ненависти, что меня захлестывает, его порочность и движения, недвусмысленно показывающие в каком единственном качестве он меня воспринимает, вызывает у меня жар и волнение. Но в отличие от скота у меня причиной этого являются прошлые эмоции, а не физиология.
– Ты пробил дно, Демон. Отпусти, – цежу я, чувствуя, как он сдвигает трусики, и извиваюсь, чтобы не позволить ему забраться в них.
– Признайся себе зачем пришла, – выдыхает он в лицо пары виски, – течешь от меня, захотела повторить. Только, блядь, не выйдет. Для тебя у меня есть единственное предложение – безропотной дырки рядом.
У меня в глазах темнеет. Я со всей дури наступаю ему сапогом на босую ногу.
Глава 5
Сдохнуть можно.
Реальность шатает не по-детски.
Инга.
Ее даже ласково не назовешь. Ингочка? Ингуша?
Бред. Я звал ее малышкой, своей девочкой. И готов был любому за нее горло перегрызть.
Вспоминать тошно, как я кружил вокруг нее, как чуть не сдох на ней от счастья в наш первый раз. Забралась под кожу, не выдерешь.
Нежный олененок обернулся сукой, которая меня чуть не сломала.
И я ее выкинул из жизни. Разом. В один момент.
Чуть не загнулся, но сделал.
И вот, ядовитая змея передо мной, а я, как голодная псина, готов броситься на нее. Не дождется. Или дождется?
Леплю все, что в голову придет, лишь бы задеть побольнее. В первый миг чудится, всхлипнет, как тогда, и убежит. Нет. Больше не притворяется.
Подходит, и мой пульс шкалит в сумасшедшем ритме.
Под шум крови в висках, смотрю, как в подзорную трубу, и вижу эти чертовы острые коленки.
Плющит, словно в первый раз. Отрава.
Это, твою мать, приход.
Она делает глоток, и я торчу на то, как двигается нежное горло, представляя, как пухлые напомаженные губы смыкаются на члене, и я загоняю его по самые яйца.
Смотреть на нее – наркота. Я – сраный грибожуй, долбаный любитель кактусов, галлюциногенных, ядовитых. Инга – сильнейший токсин, вызывающий стопроцентное привыкание.
Впервые увидев ее, я не чухнулся, во что это выльется. Представить не мог, что такое возможно. Но две случайные встречи, и я поплыл, сам организовал третью.
И понеслось.
С ума сходил от ревности. И к себе ревновал сильнее всего. Инга смотрела на меня с таким восторгом, что меня штырило. Я был герой, блядь, мира! Бэтман не меньше. Я мог все! Мир – пыль под ногами.
И мне, сука, было страшно, что это кончится. Понятно же, что она втрескалась в образ, ничего общего со мной не имеющий. Этот восхищенный взгляд принадлежал какому-то Диме Горелову. Не мне, не Демону. Не может быть, чтобы настоящий я – покалеченный мозгами монстр – мог вызывать такое обожание. Охуеть как боялся, что, когда моя девочка узнает, какой я на самом деле, она больше на меня никогда так не посмотрит.
И, чтобы этого не произошло, я делал все.
Давил привычные порывы, усмирял демонов. Блядь, учебник читал по психологии.
Дебил. Влюбленный придурок. Идиот. Маньяк на галоперидоле.
До сих пор крышу сносит. Даже сейчас ревную ко всем ее ебарям.
Нет, это – не ревность, это – патология.
При мысли о другом на ней, люто корежит, выламывает, заволакивает глаза кровью.
Она так же под ним стонет? Сначала стесняясь, а потом теряя контроль? Вздрагивает, когда в ее влажность входят пальцы и давят на чувствительную точку чуть справа? Выгибается, когда с силой впиваешься губами в ключицы, оставляя красный след, таранишь податливую глубину?
Это я, блядь, зря представил. Сделать вид, что мы незнакомы? Хрен тебе, родная!