Бывший. Ворвусь в твою жизнь

— Нет, не избавиться, — Адам кивает и смотрит перед собой. — И у тебя и без Вани не было бы вариантов.

— Пусть Ваня будет. Я уже и представить себя без него не могу.

— Я тоже.

Хочу съязвить, что маловато времени прошло для того, чтобы Адам проникся чувствами к Ване, но до боли прикусываю язык. Адам — отец моего сына, и он имеет право его любить и говорить, что Ваня ему дорог.

— Хотела какую-то гадость сказать? — приподнимает бровь.

— Так заметно?

— Да.

— Даже синяк не спасает?

— Нет.

— Да, — я опускаю взгляд, — я хотела сказать гадость. Но я ведь сдержалась.

— Когда женщина говорит гадости, ее надо целовать, — неожиданно говорит Алексей, задумчиво глядя на дорогу.

— Тогда их не отучить от оскорблений, — Адам недоуменно смотрит на его затылок.

— Поправочка, не за всякие гадости надо целовать.

— Так за какие целовать?

— Сердце подскажет, — Алексей хмыкает. — Иногда в женских оскорблениях так и сквозит просьба их заткнуть и поцеловать.

Адам переводит на меня взгляд, с угрозой щурится и шепчет:

— Я все твои гадости так и расцениваю.

— Предлагаю помолчать, — чувствую, как краснеют мои уши.

— Молчание женщины — тоже часто призыв к действию, — Алексей легко посмеивается.

— Я вынужден согласиться, — Адам кивает.

— Так, а что женщине надо сделать, чтобы ее оставили в покое? — сердито обращаюсь к Алексею.

— Некоторые женщины сами по себе всегда к чему-то призывают. К поцелуям, ошибкам, глупостям… Таких, по-хорошему, надо обходить стороной, но это практически невозможно.

— Согласен, — Адам не отрывает от моего лица взгляда, — невозможно.

Глава 45. Ты не боролся

В шевелюре отца стало больше седины. Гладко выбрит, как всегда опрятен и причесан волосок к волоску.

— Господи, Мила… — с шепотом встает он из-за стола, когда я подхожу к столику в глубине кафе, — что случилось?

— Счастье материнства, — пожимаю плечами. — Игры с четырехлетками довольны опасны.

Он хочет меня обнять, но спешно сажусь за стол и улыбаюсь. Очень неловкая ситуация. Опешив, он едва заметно хмурится и садится, а я хочу плакать.

Вот просто разрыдаться с воем.

Я поэтому и была против встреч с ним. Его взгляды и слабые улыбки каждый раз вскрывают во мне кровоточащую рану, и я вновь и вновь захлебываюсь в детской обиде.

Когда он решил быть с другой женщиной, я его потеряла.

И зачем я тут? Мне он не вернет детские годы.

— Я мятного чая заказал, — подхватывает чайник и наливает в чашку чая. — Я знаю, ты его любишь.

К горлу подступает ком слез. Знает он. Знает лишь потому, что мама ему все разбалтывает и создает иллюзию того, что он мой отец.

Я хочу уйти. Мне больно. Я опять маленькая девочка, у которого бессовестно украли папу и счастливое детство в полной семье.

— Как Ваня?

Я опускаю взгляд, сцепив пальцы в замок, и шепчу:

— Ты не боролся за меня…

Мой голос тихий и сухой, как тонкая оберточная бумага.

— Мила… — отставляет чайник и замолкает.

Поднимаю взгляд:

— Ты был так нужен мне, — горько усмехаюсь. — Все эти годы. Конечно, ты сейчас прикроешься тем, что я была колючкой, но это не оправдывает тебя. Ты отступил.

— Мила, я… ведь…

— Хотел вернуться? — вскидываю бровь, — и опять есть отговорка. Мама не приняла?

— Я пытался, — его глаза темнеют.

— Плохо пытался, — шепчу я. — Она ведь замуж так и не вышла во второй раз. Да. Возможно, были любовники, но ни в ком из них она не видела мужа.

— Мила, мне жаль, — он сглатывает.

— Ты воспитывал чужих детей, а к родной дочери так и не нашел подхода. К маленькой девочке, которая ждала и верила, что ты вернешься и все будет, как прежде. И мама тоже ждала. Ясно?

Она сидела на кухне с выключенным светом у окна. Одна.

— Ты всегда была и будешь моей дочерью, Кнопочка, — едва слышно шепчет он.

— А ты моим отцом, — слабо улыбаюсь, — но не тем отцом, которым бы мог быть. И не тем дедушкой…

— Мила, ты же была против того, чтобы я…

— Все всегда против тебя, да? — перебиваю его и хмыкаю. — А ты, когда кто-то против, всегда отступаешь. И ты не виноват, ты хороший и ты якобы всегда старался. Очень удобная позиция.

— Ты, как и мама, меня не простишь.

— А толку-то от моего прощения сейчас? — пожимаю плечами. — Я уже сама женщина, пап, сама мать и сама имею дело с мужчиной, который однажды тоже отступил.

Боковым зрением замечаю, что к крыльцу кафе энергично и решительно шагает Адам, который дал мне обещание ждать меня в машине.

— Да чтоб тебя, — обескураженно шепчу я. — Ну, сейчас бы мог не переть танком, блин…

Однажды отступил, а теперь ему и море по колено будет.

— Мила?

Адам все портит. Я не смогу при нем высказать отцу все, что копилось у меня в душе все эти годы.

— Ты был отвратительным отцом, — торопливо шепчу я, зло вглядываюсь в его глаза, — и мужиком тоже не был. Ты мог вернуть маму, семью, если задался целью. Ясно? Да, это было бы сложно, ведь вернуть доверие женщины тяжело, но не невозможно.

Я слышу, как звенят колокольчики над входной дверью кафе.