Бывших не бывает

Но ведь это Чудо Господне! На самом деле! Таких, видевших всё и вся, не вытянуть, что ни делай. Они сами всё знают и всё умеют, и имели, прости меня, Господи, все эти заходы! Но тут получилось! Спасибо тебе, Создатель, что надоумил меня! Не за меня самого, не за моё дело, а за тех людей, что может спасти этот старый упрямый пердун! Укрепи и направь его, Господи!»

– Отпускаю тебе, воин Аристарх, грехи вольные и невольные, – отец Меркурий накрыл голову выздоравливающего епитрахилью. – Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа.

Аристарх, как того требует канон, коснулся губами руки священника.

– Вот что я тебе скажу, брат-воин, – священник упаковал ногу в сапог и пристегнул обратно на культю, – не винись в том, в чём не виноват. Я не знаю, почему Он забрал твою жену, как не знаю, почему забрал у меня Елену, Николая и Маврикия. Его пути и правда неисповедимы. Но ты всё сделал, как должно. И она смотрит на тебя оттуда с гордостью. Живи и делай своё дело. Пока ты его делаешь, ты будешь жить, а как станешь не нужен, так и придёт к тебе смерть, и тогда ты отдохнёшь. А сейчас отдыхать некогда! За грех отчаяния налагаю на тебя епитимью – искупить отчаяние деянием! Сегодня к тебе придёт воевода Кирилл, десятника Георгия ты сам позвал, а завтра и иные прочие потянутся. Ты лучше меня знаешь, что с ними делать.

– А тебе-то откуда известно, едрён дрищ?! – даже с какой-то веселинкой в слабом голосе осведомился староста.

– Долго живу, много видел и о многом догадываюсь, – улыбнулся отец Меркурий.

– Догада, – прошептал Аристарх. – Точно, такого попа у нас отродясь не было.

– Всё случается в первый раз, – усмехнулся отставной хилиарх. – Я уже говорил тебе, воин – я тебе не враг. Ратному тоже. Мне нужен мир. Рознь лишь порадует дьявола. Я сказал, а ты услышал. А теперь я позову десятника Георгия.

Отец Меркурий направился к двери.

– Погоди, – окликнул его Аристарх. Спросить хочу, ты по-каковски меня обложил давеча?

– По-гречески, – усмехнулся священник.

– Да, едрён дрищ, ясно, что не по-телячьи! Сказал-то чего? Или послал куда? Всяко меня крыли, но по-гречески раньше не сподобился.

– Расскажу, когда выздоровеешь, – священник широко улыбнулся.

– Тьфу на тебя, едрён дрищ! – Староста и правда едва не плюнул. – Егора зови!

«Палиа эксипни малака!»[98]

* * *

Отец Меркурий был прав. На самом деле произошло чудо. Очень трудно, почти невозможно вытянуть обратно к жизни битого, ломаного и тёртого мужика, если он решил умереть. И вдвойне трудно, если этот мужик прошёл не одну войну, много раз переведывался со смертью, хоронил своих товарищей и спасал их. Он уже всё знает, всё умеет и всё видел. И уж если ему на жизнь плевать, то это на самом деле плевать, а не метания юной гимназистки, что от прохожего забеременела. Тут решение осознанное и окончательное. И всё равно находятся те, кто не отступается, кто в окопах, госпиталях или в насквозь прокуренных квартирах, хватаясь когда за соломинку, когда за бутылку, когда вообще стыдно сказать за что, вытаскивают таких вот, решивших поставить в своей жизни точку мужиков, обратно в наш неласковый мир.

Как у них это получается? Да кто ж знает? Они и сами не скажут – не знают. Словом. Когда Божьим, когда матерным, когда дружеским. Бывает, что и деянием. Оплеухой или добрым мордобоем – лишь бы подействовало. Но никто никогда не знает, подействует или нет, а если подействует, то что. А если подействовало, то это и есть чудо. Всегда!

Вот и отец Меркурий так и не понял, что вернуло Аристарха к жизни: упоминание о жене, напоминание о долге, обвинения в трусости и предательстве или ещё что – не дано это понять. Никому.

Глава 3

Декабрь 1125 г. Село Ратное. Михайлов Городок

Сразу после службы к отцу Меркурию протолкался Бурей. Точнее, не протолкался, а просто смёл стайку женщин, окруживших священника, одним своим видом. Видок, надо сказать, был что надо. Обозный старшина, и без того похожий на похмельного чёрта, после столкновения с вразумляющей палкой отца Меркурия приобрёл роскошнейшие фонари под обоими глазами. Так что разлетелись прихожанки чуть ли не с визгом.

– Благослови, отче, – Бурей поклонился, но отнюдь не низко.

Отец Меркурий перекрестил обозного старшину.