Cadillac

Все, сегодня ничего больше я сделать не смогу. Это выше моих сил. Рабочие рукавицы не спасли мои ладони от сплошных водяных мозолей, многие из которых лопнули. Мое тело, казалось, продолжало содрогаться от непрерывной вибрации отбойного молотка, кисти рук походили на обезумевшие камертоны. Голова нестерпимо болела, ныли даже зубы. Но самые большие мучения причиняла спина - позвоночник будто набили толченым стеклом.

I had cut my way through twenty-eight squares.

Twenty-eight.

Fourteen to go.

And that was only the start.

Мне удалось продолбить двадцать восемь квадратов. Двадцать восемь. Осталось четырнадцать. И это было только начало.

Never, I thought. It's impossible. Can't be done.

That cold hand again.

Yes, my darling. Yes.

«Нет, - подумал я. - Это невозможно. Я не смогу». И снова ледяная рука погладила меня по шее.

Сможешь, милый. Сможешь.

The ringing in my ears was subsiding a little now; every once in awhile I could hear an approaching engine... and then it would subside to a drone on the right as it turned onto the detour and started around the loop the Highway Department had created to bypass the construction.

Звон в ушах стал стихать. Временами я слышал рев приближающегося автомобиля, который затем превращался в жужжание, когда машина сворачивала направо, на объездную дорогу, и направлялась по петле, в объезд участка, где велась перекладка дорожного полотна.

Tomorrow was Saturday... sorry, today. Today was Saturday. Dolan was coming on Sunday. No time.

Yes, my darling.

The blast had torn her to pieces.

Завтра суббота.., нет, суббота уже сегодня. Суббота сегодня. Долан проедет здесь в воскресенье. У меня нет времени.

Есть, милый. Взрыв разорвал ее в клочья.

My darling had been torn to pieces for telling the truth to the police about what she had seen, for refusing to be intimidated, for being brave, and Dolan was still driving around in his Cadillac and drinking twenty-year-old Scotch while his Rolex glimmered on his wrist.

I'll try, I thought, and then I fell into a dreamless sleep that was like death.

Мою любимую разорвали в клочья за то, что она рассказала полиции правду о том, что видела, за то, что не испугалась угроз, за свое мужество. А Долан по-прежнему разъезжает в своем «кадиллаке» и пьет шотландское виски двадцатилетней выдержки, золотой «Ролекс» сверкает на его запястье.

«Я постараюсь», - подумал я, и провалился в бездонный сон, похожий на смерть.

I woke up with the sun, already hot at eight o'clock, shining in my face. I sat up and screamed, my throbbing hands flying to the small of my back. Work? Cut up another fourteen chunks of asphalt? I couldn't even walk.

Я проснулся в восемь утра, когда лучи солнца, уже горячие, упали мне на лицо. Я сел и вскрикнул от невыносимой боли, прижимая бесчувственные руки к пояснице. Работать? Вырубить отбойным молотком еще четырнадцать квадратов асфальта? Я не в силах был даже шелохнуться.

But I could walk, and I did.

Moving like a very old man on his way to a shuffleboard game, I worked my way to the glove compartment and opened it. I had put a bottle of Empirin there in case of such a morning after.

Had I thought I was in shape? Had I really?

Well! That was quite funny, wasn't it?

Но я должен был ходить и заставил себя. Двигаясь, словно глубокий старик, я пробрался в кабину (фургона и открыл крышку «бардачка». Там я припас флакон с эмпирином как раз на случай, что придет такое утро.

Неужели я думал, что нахожусь в хорошей физической форме? Неужели? Правда, смешно?

I took four of the Empirin with water, waited fifteen minutes for them to dissolve in my stomach, and then wolfed a breakfast of dried fruit and cold Pop-Tarts.

I looked over to where the compressor and the jackhammer waited. The yellow skin of the compressor already seemed to sizzle in the morning sunshine. Leading up to it on either side of my incision were the neatly cut squares of asphalt.

Я проглотил четыре таблетки эмпирина, запив их водой, подождал, пока они растворятся у меня в желудке, а затем жадно набросился на завтрак из сушеных фруктов и холодного пирога.

Я посмотрел на компрессор и отбойный молоток, которые ожидали меня. Желтое покрытие уже, казалось, кипело в утренних лучах солнца. К нему вели аккуратно вырезанные квадраты асфальта.

I didn't want to go over there and pick up that jackhammer. I thought of Harvey Blocker saying, You ain't never gonna be strong, bubba. Some people and plants take hold in the sun. Some wither up and die... Why you pulling this crap on your system?

“She was in pieces,” I croaked. “I loved her and she was in pieces.”

Мне не хотелось брать в руки отбойный молоток. Я вспомнил, что сказал мне Гарви Блокер:

- Ты никогда не станешь сильным, приятель. Некоторые люди и растения выдерживают жар солнца, становясь только крепче, а некоторые вянут и гибнут... Почему ты так насилуешь свой организм?

- Ее разорвали на куски, - прохрипел я. - Я любил ее, а они разорвали ее на куски.