Cага о Бельфлёрах

На балконе, прямо на осколках стекла, стояла Золотко — прижав кулачок к губам, она смотрела на дерущихся, а на ее побледневшем лице застыла маска ужаса: светлые изогнутые брови сведены вместе, бесчисленные веснушки, казалось, потемнели, пшеничные волосы растрепались. Зрители — особенно находившиеся внизу, у розовой клумбы, должно быть, отметили ее особенную красоту в тот момент — красоту рано повзрослевшей девушки, длинноногой, с маленькой грудью и тонкой талией.

— О, нет-нет-нет-нет-нет! — закричала она, но мужчины и ее не замечали.

Задыхаясь. Гарт лежал на земле, и Гидеон поднялся на ноги. Из носа у него текла кровь. Пять или шесть секунд они отдувались, а после Гидеон бросил ся на племянника, и они вновь сцепились, а женщины вновь закричали. Прибежал Альберт. И юный Джаспер. Хайрам, пытаясь образумить дерущихся, охаживал их тростью, вот только тщетно — к его ударам они оставались нечувствительны. Джаспер с Альбертом попробовали удержать Гарта, однако безуспешно; Ноэль снова протянул руку, чтобы схватить Гидеона за волосы, но кулак Гарта угодил ему прямо в губы (и сломал старику искусственную челюсть). В воздух взлетел ботинок — это был ботинок Гидеона, клочки рубашки Гарта и кровавые ошметки.

— Прекратите! Остановитесь! Хватит, говорю вам! — выкрикивала бабушка Корнелия в сбившемся набок парике.

Наконец они унялись — инстинктивно, неосознанно, просто почувствовав, что пора остановиться. Всхлипывая, Гарт отполз в сторону, Гидеон же лежал на боку, опершись о локоть. Возможно, Гарт отполз в сторону, потому что потерпел поражение (здесь большинство свидетелей расходились в мнениях), но ликования на вымазанном кровью лице Гидеона тоже не было.

Но с чего они вдруг сцепились? Что такого произошло?

Гарт закрылся в комнате и не отвечал, Гидеон, хоть и выглядел совершенно измотанным и с трудом передвигал ноги, залез в свой «астон-мартин» и укатил, не прислушиваясь к изумленным окликам родных.

С чего это они? Ведь Гарт всегда отлично ладил с дядей, разве нет? Что случилось? Почему они вдруг решили свести друг с другом счеты?

Домочадцы задавались вопросами, ответов на которые так и не последовало.

Столетний юбилей прабабушки Эльвиры

Накануне столетнего юбилея прабабушки Эльвиры, по случаю которого готовилось пышное торжество, Лея и еще несколько родных заметили, что Джермейн необычайно встревожена и постоянно капризничает — обычно жизнерадостная девочка отказывалась участвовать в общей суматохе (хотя большинство детей и многие взрослые в ожидании грядущего праздника буквально заходились от восторга — ведь стены усадьбы не видели подобного торжества со времен Рафаэля Бельфлёра): она сидела в детской, или в будуаре матери, или в гостиной Вайолет и беспокойно, с присущей взрослым сосредоточенностью смотрела в окно, на ноябрьское небо (совершенно безоблачное). Она так разнервничалась, что шагов за спиной, ласкового оклика или топота кошачьих лапок по полу было достаточно, чтобы она вскрикнула. Лея взывала к ней, опускалась на колени и обхватывала ладонями лицо девочки, пытаясь поймать ее блуждающий взгляд. «Что случилось, солнышко? Ты неважно себя чувствуешь?» — спрашивала она. Но девочка отвечала бессвязно и выворачивалась из материнских объятий. Небеса грязные, черные, говорила она, там грязь, в ней плавают угри. В подвале пахнет — пахнет резиной, и скунсом, и чем-то горелым из печи. По ногам ползают малюсенькие паучки — они кусаются.

— Она, похоже, заболела, — бабушка Корнелия подошла к малышке, но трогать ее не стала, — посмотри, у нее такие глаза…

— Джермейн, — Лея попробовала обнять дочь, — никакие пауки у тебя по ногам не ползают! Тебе это кажется! Это мурашки, ты просто замерзла, ты дрожишь и никак не согреешься, да? Ты заболела? Живот болит? Пожалуйста, скажи, солнышко.

Но та оттолкнула Лею и, бросившись к окну, уперлась подбородком в форточку и снова встревоженно уставилась вдаль. На лбу девочки залегли глубокие морщины, побелевшие губы она прикусила, и лицо сморщилось в некрасивой гримаске.

— Какой странный ребенок, — прошептала Корнелия и вздрогнула.

— Джермейн, ты простудилась? Пожалуйста, не молчи. Хотя бы взгляни на меня. Что ты там такое увидела?! — выкрикнула Лея. Она опять притянула к себе Джермейн и, на этот раз довольно грубо, обхватила ладонями ее лицо. — Прекрати болтать всякую чушь! Слышишь? Не желаю этого слышать, и остальные тоже не желают. Особенно завтра, когда гости приедут. Угри в небе, скунсы в подвале, пауки — что за нелепица!

— Лея, ты пугаешь ее, — одернула ее Корнелия.

Но Лея не замечала свекровь. Она сжимала ладонями подрагивающую голову дочери. Глаза у девочки расширились, кожа была бледная и липкая, от девочки пахло — чем? — чем-то влажным, промозглым, мрачным, солоноватым. Наконец, нарушив долгое молчание, Лея проговорила:

— Что-то случится, да? Что-то пойдет наперекосяк, хотя я так старалась… — а потом с досадой выкрикнула: — Но ты же не всегда знаешь! Не всегда знаешь все наперед.