Читаем Cага о Бельфлёрах полностью

Она оттолкнула Джермейн, выпрямилась и, повернувшись к свекрови, испуганно, чуть не плача, проговорила:

— Она же не всегда знает, правда?

Изначально торжество по случаю столетнего юбилея прабабки Эльвиры готовилось как чисто семейный праздник, но позже Лее пришла в голову идея пригласить Бельфлёров из других городов и даже штатов (зараженные ее энтузиазмом, Корнелия и Эвелин принялись составлять списки имен. Иногда в них попадали Бельфлёры, которых никто не видел десятилетиями, жившие в таких отдаленных уголках, как Нью-Мехико, Британская Колумбия, Аляска и даже Бразилия), после чего Хайрам решил не ограничиваться родственниками, потому что в усадьбу давно не наведывались важные, влиятельные гости, и, разумеется, Лея с восторгом подхватила его предложение. Мелдромы… Зандерты… Шаффы… Медикки… Сандаски… Фэйны… Скруны… Доддеры… Паи… Фиддленеки… Бонсеты… Уолполы… Синкфойлы… Филари… Крокеты… Моббы… Пайки… Брагги… Хэллеки… Випплы… Пеппереллы… Кокеры… Ярроу… Милфойлы… Фёры (хотя эти, скорее всего, даже приглашения не примут)… Вервейны… Радбеки… Губернатор Гроунсел с семьей… Вице-губернатор Хорхаунд с семьей… Главный прокурор штата Слоун с семьей… Сенатор Таке… Конгрессмен Следж… Касвеллы, и Эбботы, и Ритчи, и… возможно, даже мистер Тирпиц (хотя он вряд ли нанесет им визит)…

Чтобы написать приглашения, для которых заказали жемчужно-белую бумагу с тисненым серебром гербом Бельфлёров, Лея наняла каллиграфа. Если уж устраивать торжество, заявляла Лея, то все должно быть на высшем уровне. В Вандерполе она нашла поставщика готовых продуктов. Она расширила штат прислуги: так как некоторые гости приезжали издалека с тем чтобы провести в усадьбе несколько дней, требовалось проветрить многочисленные комнаты, прибраться в них и навести порядок, возможно, даже перекрасить стены и продезинфицировать помещения. Пришлось заново обтянуть мебель. Выбить ковры. Снять с паркета старый лак и нанести новый. Пополнить запасы фарфоровой, и хрустальной, и серебряной посуды. Привести в порядок, переставить и перевесить картины, статуи, фрески, гобелены и другие украшения. (Как же чудно, как странно, думала Лея, впервые рассматривая некоторые предметы, приобретенные Рафаэлем Бельфлёром, очевидно, у европейских перекупщиков и агентов. Она сомневалась, что он вообще посмотрел на них, прежде чем повесить или поставить: неужто кому-то придет в голову любоваться этими копиями Тинторетто, Веронезе, Караваджо, Босха, Микеланджело, Боттичелли, Россо?.. Она нашла потрескавшиеся гигантские, написанные маслом полотна, гобелены десять на пятнадцать футов, фрески и алтарные картины: «Похищение Европы», «Триумф Вакха», «Триумф Силена», «Венера и Адонис», «Венера и Марс», «Девкалион и Пирра», «Даная», «Обручение Девы Марии», «Благовещение», «Амур, строгающий лук», «Диана и Актеон», «Юпитер и Ио», «Сусанна и старцы», пиры на Олимпе, битвы и оргии, ухмыляющиеся похотливые сатиры и пухлозадые «грации», хватающиеся за прозрачные одеяния и со смехотворным ужасом пытающиеся прикрыть свою наготу; боги с нелепыми крошечными фаллосами и купидоны, похожие на карликов с короткими ногами и выпуклыми лбами… На одной из стен в спальне Леи и Гидеона висела внушительная, потемневшая от времени картина, изображающая Леду и Лебедя, где Леда — до неприличия полная девица с затуманенным взглядом — откинулась на помятый диван и слабой рукой отгоняла низкорослого, но свирепого лебедя с похожей на фаллос шеей, так тщательно выписанной, что все это казалось карикатурой. Когда Лея с помощью карманного фонарика рассматривала все эти предметы, голова у нее кружилась, к горлу порой подступала тошнота — она и представить не могла, что тут действительно столько аляповатого барахла; интересно, Рафаэль приобретал все эти нелепицы сознательно или ему, бедняге, при всех его деньгах, просто морочили голову. Когда-нибудь придется избавиться от всего этого и заменить чем-то другим, но сейчас у нее нет на это ни времени, ни денег.) Она даже собиралась открыть Бирюзовую комнату, о которой столько слышала, но передумала: разубедили ее не просьбы родных, а удивительное открытие, которое она сделала, взявшись за ручку двери… (Дверь оказалась не просто заперта, а заколочена — ее забили шестидюймовыми гвоздями. «Чудное зрелище, ничего не скажешь, да еще в коридоре, где ходят гости!» — воскликнула Лея.)

Перейти на страницу:

Похожие книги

О, юность моя!
О, юность моя!

Поэт Илья Сельвинский впервые выступает с крупным автобиографическим произведением. «О, юность моя!» — роман во многом автобиографический, речь в нем идет о событиях, относящихся к первым годам советской власти на юге России.Центральный герой романа — человек со сложным душевным миром, еще не вполне четко представляющий себе свое будущее и будущее своей страны. Его характер только еще складывается, формируется, причем в обстановке далеко не легкой и не простой. Но он — не один. Его окружает молодежь тех лет — молодежь маленького южного городка, бурлящего противоречиями, характерными для тех исторически сложных дней.Роман И. Сельвинского эмоционален, написан рукой настоящего художника, язык его поэтичен и ярок.

Илья Львович Сельвинский

Проза / Историческая проза / Советская классическая проза
Александр Македонский, или Роман о боге
Александр Македонский, или Роман о боге

Мориса Дрюона читающая публика знает прежде всего по саге «Проклятые короли», открывшей мрачные тайны Средневековья, и трилогии «Конец людей», рассказывающей о закулисье европейского общества первых десятилетий XX века, о закате династии финансистов и промышленников.Александр Великий, проживший тридцать три года, некоторыми священниками по обе стороны Средиземного моря считался сыном Зевса-Амона. Египтяне увенчали его короной фараона, а вавилоняне – царской тиарой. Евреи видели в нем одного из владык мира, предвестника мессии. Некоторые народы Индии воплотили его черты в образе Будды. Древние христиане причислили Александра к сонму святых. Ислам отвел ему место в пантеоне своих героев под именем Искандер. Современники Александра постоянно задавались вопросом: «Человек он или бог?» Морис Дрюон в своем романе попытался воссоздать образ ближайшего советника завоевателя, восстановить ход мыслей фаворита и написал мемуары, которые могли бы принадлежать перу великого правителя.

А. Коротеев , Морис Дрюон

Историческая проза / Классическая проза ХX века