Cага о Бельфлёрах

И тут, неожиданно, в отчаянии, она бросилась ему на шею.

Гидеон обнял ее, но как-то неловко. Он мягко похлопывал ее по спине, что-то неразборчиво бормоча; в общем, вел себя, как подобает Гидеону Бельфлёру — как, скорее всего, повел бы себя любой Бельфлёр на публике, если вдруг, безо всякого предупреждения, незнакомый человек, явно вне себя от горя, упал бы в его объятия.

От рыданий тело ее ослабло. Она знала — на самом деле, знала с того мгновения, как он вошел в комнату, — да что он больше не любит ее. (И мимолетная мысль, даже не вполне сформировавшаяся, об этой большой удобной кровати — как бесконечно она будет терзать ее, бедную, униженную Гарнет Хект!) Но девушка не владела собой: Я люблю тебя, и не могу разлюбить тебя, ты царь среди мужчин, нет, я не смогу разлюбить тебя, прошу тебя, Гидеон, прошу тебя, не бросай меня! Разве я не пожертвовала своим ребенком ради тебя, ради твоего блага? Разве не обрекла себя на постоянное горе, зная, что мое дитя вырастет вдали от меня — даже если она будет знать, что я ее мать, всё же…

Гидеон отступил, моргая. Потом произнес:

— Что ты сейчас сказала?

— О Кассандре? Я просто…

— …пожертвовала ради меня? — переспросил он озадаченно. — Но что ты имеешь в виду?

— Просто я думала…

— Лея сказала мне, что это ты умоляла ее забрать ребенка; мол, он тебе не нужен — ведь он сводит на нет твои шансы выйти замуж. Так что ты имеешь в виду, говоря, что отдала ее ради меня?

Он уставился на нее с таким изумлением, с таким явным выражением тревоги, но тревоги чужого человека, что Гарнет едва не лишилась чувств. Она пролепетала:

— Я думала… просто я думала… Понимаешь, Лея и Хайрам пришли навестить миссис Пим, и… И — как-то вдруг они всё узнали… Я смутно помню, как именно… Я вообще теперь многое помню так смутно… О Гидеон, я ведь думала, это ты… Что за этим стоишь ты… Что ты послал их — ее, — чтобы они принесли тебе твоего ребенка… Чтобы защитить ее, как члена семьи — конечно, так, чтобы не узнала Лея, — и я думала… — Гарнет уже шептала. — Я думала даже, может, ты так хочешь проверить, как сильно я люблю тебя…

Гидеон снова отступил. Он надул щеки, выпятил нижнюю губу и шумно дунул вверх, так что шевельнулись волосы на лбу, — так обыкновенно делал Юэн, желая выразить возмущение со смесью насмешки и недоумения…

— Это не так… — пробормотал он.

— Гидеон! — воскликнула Гарнет, протянув к нему руки и сделав несмелый шаг. — Ты хочешь сказать… то есть… Тебе — как отцу Кассандры — она на самом деле не нужна?

Он отступил еще дальше, избегая ее прикосновений. Ее пальцы коснулись его рукава, и он не глядя смахнул их. Казалось, он молчал целую вечность… На его лбу билась одна жилка, на кадыке вторая.

— …значит, это все Лея… Это ее идея… Она знает… Должна знать… Но зачем она так поступила…

— Ах, чтобы унизить меня… и тебя тоже… Или есть иная причина…

— Гидеон, — произнесла Гарнет еле слышно. — Прошу, скажи мне: ты не просил ее принести ребенка в замок? И даже сейчас она тебе не нужна? Тебе, отцу Кассандры, девочка совсем не нужна?

В этот самый момент, неожиданно, каким-то изменившимся, не своим голосом, Гидеон произнес нечто необъяснимое — поистине непостижимое даже для него самого и тем более — для Гарнет; нечто, что втайне породит в нем великую муку. Он сказал, сам себе не веря, с издевкой:

— А отец в самом деле я?

Какое-то время Гарнет просто смотрела на него. Она не могла осознать того, что услышала. Медленно, словно в забытьи, она смахнула с глаз прядь влажных волос, хотела что-то сказать, но только стояла и покачивалась, уставясь на него. И только когда его лицо исказилось от сожаления, и стыда, и нагрянувшей печали, она осознала весь ужас его слов.

Он воскликнул:

— О Гарнет, я вовсе не имел в виду… — Но она уже отвернулась и выбежала из комнаты, длинные волосы шлейфом вились за спиной.

Он кинулся было вслед и, несомненно, догнал бы ее, но Гарнет, в забытьи, выронила свечу; и ему снова пришлось ползти за ней, не до конца погасшей, под кровать. «О Боже, черт побери, за что это мне! — повторял Гидеон, чуть не всхлипывая, ударяясь плечами о днище кровати (он был крупный мужчина, и ему было нелегко поворачиваться в столь тесном пространстве). — Откуда эта напасть, кто затеял со мной эту грязную игру, кого я должен прикончить… О Господи, черт меня побери! — выкрикнул он, наконец хватая свечку и вылезая наружу. И в сердцах плюнул на фитилек, хотя слабый огонек и без того потух. — Не надо было искать ее… Пусть бы все сгорело к чертям…»