А потом возник вихрь. Песчаная воронка. Внезапно, прямо на дорожке, на финишной прямой. Танцуя, он двигался навстречу лошадям. Высота его была футов десять — двенадцать. Вьющийся. Змеящийся. Он словно никуда не спешил, однако, не прекращая своего танца, стремительно приближался… Сейчас Юпитер быстро нагонял остальных. На повороте он обогнал гнедого, и тот вдруг остался позади; он окончательно выдохся, сколько бы нетерпеливый всадник ни хлестал его. И стало казаться — впрочем, возможно, чересчур прозрачный воздух, пронзительно белый свет исказил всё вокруг? — будто Юпитер и его наездник не только набирают скорость, но и увеличиваются в размерах, так что даже крепыш-Маркус рядом с ними похож на пони, самоотверженно, но безуспешно пробивающегося сквозь пыль. Рот у Леи приоткрылся. Ей захотелось закричать, предупредить — но не мужа, а Николаса. Николаса, скачущего на каштановом жеребце, натужно, с опущенной головой, только вперед, Николаса, которого она любила, любила, как брата, как лучшего друга ее мужа, как мужчину, который мог бы стать… в другой жизни… если бы… Увидев пыльную воронку, кобылка растерялась, споткнулась и почти сбилась с хода. Воронка быстро надвигалась. На нее. И наконец, окутала полностью. Ослепленная, лошадь затрясла головой. От ужаса она заржала и, неожиданно метнувшись в сторону, врезалась в загородку. И лошадь, и всадник упали. Толпа ревела. Лея поняла, что зажимает ладонями уши. Покрытые пылью губы пересохли. Глаза слезились. В смятении, она огляделась — воздух наполнила пыль. Пыль была повсюду. Маленькое тусклое солнце пронизывало светом каждую пылинку, с беспечным безумством плясавшую в воздухе, подобно светлячку или шарику для пинг-понга. Кристабель закашлялась. Бабка Корнелия судорожно дышала через белый кружевной платок. Ох, что же это такое! Так вот что должно было случиться! — думала Лея, медленно поднимаясь на ноги и быстро моргая.
Гонка почти завершилась. Зрители кашляли, орали и неистово размахивали руками. На финишной прямой Николас, опустив голову и потирая затянутой в перчатку рукой глаза, принялся кричать на Маркуса, а после ударил его хлыстом. Но лошадь выдохлась, а пыльный столб танцевал уже совсем рядом, словно поддразнивая его, и Юпитер нагонял их — он словно стряхнул с себя дрему и как будто не замечал ни вихря, ни покрывшей весь ипподром пыли. По щекам Леи ползли слезы. Юпитер вырвется вперед, Юпитер придет первым… А Николас все сильнее размахивал хлыстом, точно в отчаянии, и Маркус, хоть и пошатываясь, рванулся вперед, с усилием отталкиваясь задними ногами. Несмотря на пыльный столб, ему удалось прибавить шаг: один отчаянный рывок, потом еще один! — его лоснящиеся от пота каштановые бока вздымались, глаза закатились, а из раскрытой пасти капала пена. Юпитер, который теперь шел вторым, похоже, совершенно не устал и даже не замечал пыльного столба — а тот теперь достигал в высоту футов пятнадцати и двигался вместе с лошадьми к финишу. Стоя у ограды, широко расставив ноги, чтобы равномерно распределить вес, Лея вдруг заметила, что обеими руками вцепилась в перила, что костяшки пальцев у нее побелели, а под кожей проступили кости. Гидеон! — умоляла она. — Николас! Белый жеребец был намного крупнее каштанового. Когда он нагнал Маркуса, его гигантская темная тень накрыла коня-соперника, и тот вдруг весь задрожал. Николас потер рукой глаза. И лошадь, и всадник громко закричали — пыльный вихрь внезапно выбросил к ним щупальца, впиваясь в глаза лошади, по-змеиному обвиваясь вокруг ног. Маркус метнулся в сторону, Гидеон с большим мастерством удержал Юпитера, и тут Маркус неожиданно споткнулся — он упал, ткнулся мордой в землю, перебросил всадника через голову прямо на ограду, — а Юпитер, не замешкавшись ни на секунду, промчался мимо.
Так Гидеон Бельфлёр выиграл на своем белом жеребце Юпитере гонку в Похатасси. А еще (как поговаривали местные) заработал значительную сумму. Потому что Бельфлёры, будучи Бельфлёрами и отдаваясь азарту, всегда делали немалые ставки. Поговаривали, что ставок они сделали множество, под чужими именами, будто в тот знаменательный день они сколотили небольшое состояние — хотя, разумеется, никто из самих Бельфлёров подобные темы не обсуждал. Если сосед, столкнувшись с Ноэлем Бельфлёром в горо де или повстречав его на дороге верхом на его любимом длинноногом жеребце Фремонте, говорил: вы тут недавно порядочно выиграли, а? — Ноэль, бывало, растерянно хмурился и бормотал что-то о призовых, мол, лошадям теперь хватит на овес, а его сыну на виски.