Cага о Бельфлёрах

Во время судебного процесса над ним (нет — процессов, потому что первый закончился тем, что присяжные разошлись во мнениях) Ноэль не только сжимал пузырек в пальцах, но и вытащил его из кармана, раздумывая, не принять ли ему яд, если Жан-Пьера признают виновным, или передать пузырек брату… Но природная трусость не позволила бы Жан-Пьеру принять яд, как, собственно, не позволила бы убить десять или одиннадцать человек — он непременно разрыдался бы и, возможно, рассказал обо всем матери. А стыд, гнев и ярость, переполнявшие Ноэля после вынесения приговора, отбили у него желание умереть, ему не хотелось даже скрыться от позора, о котором трубили во всех газетах и который тешил многочисленных врагов семейства — пока Бельфлёрам задают жару, до правосудия никому нет дела. Умирать ему не хотелось, но само существование маленького пузырька вселяло в него спокойствие.

А ведь был еще его старший сын Рауль, управлявший одной из семейных лесопилок в Кинкардайне и связанный узами необычного брака — или, скорее, пикантными отношениями? (Ноэль был почти не осведомлен об обстоятельствах, а когда женщины начинали судачить об этом, он, питая отвращение к сплетням, тут же обрывал их.) Рауль никогда — никогда! — не приезжал к ним. Даже когда Корнелия несколько лет назад заболела и слегла. Даже той зимой, когда Ноэль сам свалился с желудочным гриппом и похудел на восемнадцать фунтов. «Мальчишка нас не любит», — обиженно говорил Ноэль. «У него своей головной боли хватает», — отвечала Корнелия. «Он нас не любит, иначе приехал бы, — отвечал Ноэль, — вот и всё».

Жан-Пьер, его привлекательный, элегантный брат, заключенный в тюрьму пожизненно плюс девяносто девять лет, плюс девяносто девять лет, плюс девяносто девять лет… И его старший сын Рауль, который, теша свое самолюбие, полагал Ноэль, так похож на него самого… И Делла, которая его ненавидит, и не нуждающаяся в нем Матильда (дородная, с красными и круглыми, точно спелые яблоки, щеками, она выгоняла из кухни цыплят, освобождая место для Ноэля, вежливо улыбалась и отвечала на его вопросы: как она справляется? Нужны ли ей дрова? Нужны ли продукты? А деньги? Нужен ли ей он?). И Корнелия, заманившая его в свои сети, но не уважавшая так, как полагается женщине уважать своего супруга. (Их брак сошел с курса еще во время медового месяца. Точнее, во время первой брачной ночи. Хотя о свадебном путешествии они не распространялись и доверили свои планы лишь нескольким близким родственникам, друзья Ноэля и его собутыльники настигли молодоженов в «Серных источниках», где те остановились на ночь, и принялись неистово «гудеть» — звенеть в колокольчики, бить в жестянки, поджигать шутихи и дудеть в рожки на разные лады, вопить и выкрикивать скабрезности. И Ноэль, последовав горным обычаям — с восторгом последовав горным обычаям, разумеется, пригласил эту захмелевшую публику внутрь и стал угощать выпивкой и сигарами и даже сыграл с ними несколько раз в покер. На следующее утро он с удивлением обнаружил, что его невеста оскорблена.) И его отец, Плач Иеремии, изнуривший себя до крайности в попытках вернуть утраченные семейные богатства, так и не переживший презрительного отношения собственного отца и это жестокое «новое крещение», совершенное с такой изощренностью. Бедный Иеремия сгинул в Великом потопе почти двадцать лет назад, тело его так и не нашли, и достойного погребения он не получил…

Живые и мертвые. Сплетенные воедино. Сотканные в одно полотно — бескрайнее, накрывающее несколько столетий. Ноэль запил в день гибели Николаса и не просыхал до осени — сидя перед камином, он заливал себя виски, усыпал табаком и пеплом… Живые и мертвые. Столетия. Полотно. А может, одно из затейливых лоскутных одеял Матильды, режущих глаз, но (если позволить ей все объяснить, растолковать сочетания) дающих, пусть и смутную, но разгадку?.. Ноэль оплакивал своего сгинувшего отца, и упеченного за решетку брата, и даже своего так и не получившего имени сына, умершего спустя три дня после рождения, давным-давно; он оплакивал милую молоденькую жену Хайрама Элизу, и своего сына Рауля, и других. Других. Их слишком много — не сочтешь. Многолетняя крепкая дружба с Клодом Фёром закончилась ссорой, никто из них так и не извинился, хотя, возможно, Ноэлю следовало сделать первый шаг, потому что он, Бельфлёр, более милосерден… Но он не извинился, и сейчас они обвиняют Гидеона в смерти Николаса, и все идет наперекосяк, затягиваясь в отвратительные узлы и петли, развязать которые можно, лишь хлебнув из драгоценного пузырька.