Читаем Cага о Бельфлёрах полностью

Ноэль Бельфлёр, дед Джермейн, в тайне ото всех почти всю жизнь, больше пятидесяти лет кряду, носил с собой небольшой пузырек, инкрустированный мелкими недорогими рубинами и бриллиантами (впрочем, возможно, это было крашеное стекло и горный хрусталь), — с цианистым калием. Об этом пузырьке не знал никто, даже жена Ноэля, даже его мать. Ноэль почти не расставался с ним, разве что на ночь, и тогда убирал его в комод рядом с своей кроватью. Когда на склоне лет они с Корнелией перестали делить постель, а потом и комнату (Корнелия винила в этом его ужасный храп), Ноэль завел привычку прятать пузырек под подушкой. Для пущей сохранности. Проснувшись ночью после беспокойного сна или маясь от бессонницы, он запускал руку под подушку и нащупывал его — пустячок, усеянный камнями, приятный на ощупь своей шероховатостью, согретый его присутствием.

Время от времени он отвинчивал крохотную крышечку и, закрыв глаза, принюхивался. Яд обладал упоительным терпким запахом — таким же стремительным и ошеломляющим, как нафталин, или нашатырь, или струя скунса, — все эти запахи, не слишком концентрированные, Ноэль в общем-то любил. Изредка он даже высыпал белые кристаллики из пузырька и всматривался в них. Разве не утрачивает со временем яд, даже такой безупречный, свою удивительную способность к убийству?.. Хотя он мог бы найти ответ на этот вопрос в одной из бесчисленных книг из дедовой библиотеки или справиться у своего внука Бровмела (Джермейн была еще совсем несмышленой, а мальчик уже успел собрать весьма внушительную собственную библиотеку, причем не спрашивая чьего-либо разрешения: он просто заказывал то, что хотел, с доставкой: все тома Всемирной энциклопедии, труды по биологии, астрономии, химии, физике, математике и даже разборный телескоп, который прислали на склад в Бельфлёре, и Гидеон поехал уплатить четыреста долларов, гадая, что же на этот раз приобрел его своевольный сынок); Ноэль запросто мог спросить об этом и доктора Дженсена, который частенько заглядывал к ним узнать о самочувствии Леи и ее маленькой дочурки, но все же помалкивал — яд был его священной тайной, и говорить о нем вслух было бы кощунством. Он лишь изредка обновлял содержимое склянки, подсыпая «свежего» цианида.

На склоне лет Ноэль Бельфлёр приобрел экстравагантную, крайне осторожную повадку и стал походить на морского ястреба, вынырнувшего на поверхность с бьющейся рыбой в клюве. Впечатление он производил человека скрытного и неопрятного. На носу у него имелась горбинка, щеки почти без морщин лоснились, а на лбу поблескивал полученный на войне старый шрам, напоминающий третий глаз — иногда казалось, что он более живой, чем собственно глаза: маленькие и рассеянные, они смотрели из-за стекол очков точно из-под воды. Он сильно и будто бы с нарочитой неуклюжестью хромал и одевался неряшливо — брюки, сползающие с усохших ягодиц и белые рубашки, которые он никогда не заправлял, и они свободно болтались, напоминая ночную сорочку или униформу прислуги. Даже на людях Ноэль появлялся не в самом чистом виде. Джермейн так и запомнит его: старик, похожий на крючконосую птицу в неопрятном гнезде. Никто бы не удивился, появись он с приставшими к одежде перьями. Если он удосуживался побриться — что случалось нечасто, — то результат был скверный, и за завтраком у него на лице краснело с полдюжины мелких порезов, однако к замечаниям близких Ноэль оставался безучастен или сердился. Раз в несколько месяцев в усадьбу приезжал парикмахер из Нотога-Фоллз, чтобы привести в божеский вид Ноэля и его престарелую матушку Эльвиру (та принимала парикмахера приватно, в собственной спальне). Если Ноэль походил на старого, жилистого хищника, осмотрительного и дерзкого, то его супруга Корнелия, скорее, на цесарку — это была сохранившая свою привлекательность женщина с красивыми, миниатюрными руками и ногами и белоснежными волосами, всегда тщательно причесанными и уложенными.

Точно птицы, эти двое порой клевали друг дружку, нетерпеливо и раздосадованно, но беззлобно. Прознай Корнелия о тайном пузырьке, она наверняка воскликнула бы: «Старый дурак мне назло это придумал, чтобы унизить меня! Он проглотит цианид, я останусь одна, и все вокруг будут показывать на меня пальцем: вон та, чей муж наложил на себя руки, так она ему наскучила!»

Перейти на страницу:

Похожие книги

О, юность моя!
О, юность моя!

Поэт Илья Сельвинский впервые выступает с крупным автобиографическим произведением. «О, юность моя!» — роман во многом автобиографический, речь в нем идет о событиях, относящихся к первым годам советской власти на юге России.Центральный герой романа — человек со сложным душевным миром, еще не вполне четко представляющий себе свое будущее и будущее своей страны. Его характер только еще складывается, формируется, причем в обстановке далеко не легкой и не простой. Но он — не один. Его окружает молодежь тех лет — молодежь маленького южного городка, бурлящего противоречиями, характерными для тех исторически сложных дней.Роман И. Сельвинского эмоционален, написан рукой настоящего художника, язык его поэтичен и ярок.

Илья Львович Сельвинский

Проза / Историческая проза / Советская классическая проза
Александр Македонский, или Роман о боге
Александр Македонский, или Роман о боге

Мориса Дрюона читающая публика знает прежде всего по саге «Проклятые короли», открывшей мрачные тайны Средневековья, и трилогии «Конец людей», рассказывающей о закулисье европейского общества первых десятилетий XX века, о закате династии финансистов и промышленников.Александр Великий, проживший тридцать три года, некоторыми священниками по обе стороны Средиземного моря считался сыном Зевса-Амона. Египтяне увенчали его короной фараона, а вавилоняне – царской тиарой. Евреи видели в нем одного из владык мира, предвестника мессии. Некоторые народы Индии воплотили его черты в образе Будды. Древние христиане причислили Александра к сонму святых. Ислам отвел ему место в пантеоне своих героев под именем Искандер. Современники Александра постоянно задавались вопросом: «Человек он или бог?» Морис Дрюон в своем романе попытался воссоздать образ ближайшего советника завоевателя, восстановить ход мыслей фаворита и написал мемуары, которые могли бы принадлежать перу великого правителя.

А. Коротеев , Морис Дрюон

Историческая проза / Классическая проза ХX века