CalibreSourceFile_562edfc04d50d

— Ладно. Схожу за ним.

Саймон помог ей залезть в карету.

Он побежал через улицу, сердце его гулко стучало, как сапоги по мостовой. Он нашел гнедого мерина Эмили в начале переулка. Лошадь побежала за ним. Они добежали до кареты, и Саймон уже привязывал поводья Артура к задку, когда раздались крики. Он вздрогнул, как от удара молнии.

Эмили высунула голову в окно.

— Ты как, в поря…

— Ложись на пол! На пол ложись! — закричал Саймон и кинулся к козлам. Мельком увидел, как люди Тренча сбегают по сходням.

Он взобрался на козлы и схватил вожжи. Хлестнул буланых. Выстрелы загремели в тишине ночи. Пуля просвистела мимо его щеки так близко, что его обдало жаром. Лошади рванули с места, и карета покатила. Он натянул вожжи, заставляя лошадей повернуть, и вот карета развернулась и помчалась прочь, стремительно удаляясь от бегущих к ним людей.

Кровь стучала у него в ушах так громко, что он не слышал ни грохота кованых копыт по булыжникам, ни криков преследователей. Он скорчился на козлах, потому что в лунном свете был хорошо виден. А ему необходимо было увезти Эмили подальше отсюда. Найти надежное укрытие, где он будет один на один со своей прекрасной леди.

Глава 25

Полная луна висела в полуночном небе над замком Рейвенвуд, заливая серебристым светом древние камни и дорожки, создавая оазис света во тьме ночи. Саймон понимал, что возвращаться в гостиницу «Красный лев» опасно. Понимал он и то, что отвезти Эмили домой он не может. По крайней мере сейчас, пока не сбросил жалкие лохмотья своего обмана. Он еще не знал, как объяснит свой обман. Как сумеет примирить требования долга и чувств. Одно он знал точно: надо попытаться.

Он направил лошадей во двор замка сквозь арку ворот, изумляясь про себя, как это укрепления Рейвенвуда все еще стоят по прошествии четырехсот лет. Как странно, подумал он, должно быть, так же въезжал в свой двор лорд Рейвенвуд в ту ночь, когда похитил свою невесту, и так же у него, у первого барона, колотилось сердце в груди при мысли, что скоро он вновь обнимет свою леди.

Лошади мотали головами, удила звенели. Он остановил упряжку посреди двора, спрыгнул с козел и поспешил к дверце кареты, которую уже открывала Эмили.

— Ну как ты там? — спросил он, беря ее за талию. Черный шелк платья показался ему теплым.

— Отлично. — Она закинула руки ему за шею. — Ты не ранен?

— Ни царапины. — Он поднял ее, прижал к себе, ощутив прикосновение ее грудей.

Она смотрела ему в глаза и наглядеться не могла.

— Я до смерти боялась, что тебя застрелят.

Он медленно опустил ее на землю, наслаждаясь ощущением ее теплого мягкого тела, скользившего вниз по его напряженным мускулам. Желание вскипело в его крови, сжалось в тугой кулак.

— Когда ты вошла в каюту, мне захотелось придушить тебя. О чем ты думала, ввязываясь в это дело?

Она коснулась ладонью его щеки. Глаза ее сияли в лунном свете.

— Я думала, что ты попал в беду, и не могла не прийти тебе на помощь.

Это простое признание ошеломило его. Она готова была, рискуя жизнью, броситься ему на выручку. Ее глаза сияли любовью, и в его душе возродились все надежды и мечты, которые он уже похоронил.

— Я догадалась, что человек, который погиб во время пожара, преследовал тебя, преследовал по какой-то причине, уходящей корнями в твое прошлое. Я приехала к гостинице сказать тебе, что это не имеет значения. Что я никогда тебя не разлюблю.

— Моя храбрая леди. — Он обнял ее, привлек к себе, она прильнула к нему. Она любила его. Несмотря ни на что. — Моя безрассудная, смелая, прекрасная леди.

— Ты жив, — прошептала она, и голос ее дрогнул. Слезы текли ручьем и капали ему на шею. — Я до сих пор с трудом в это верю. Я надеялась на чудо, молилась. И вот ты рядом со мной.

— Прости меня, Эм. — Он прижал губы к ее влажной щеке, ощутил вкус ее слез. — Я не мог сказать тебе правду.

— Это не важно. — Она обхватила его лицо ладонями, посмотрела на него сквозь слезы. — Главное, что ты рядом со мной. Что ты теплый, живой и обнимаешь меня.

Она потянулась к нему. Он задрожал, как неоперившийся юнец, когда ее губы коснулись его губ. Он мечтал об этом мгновении. Вся его жизнь проходила в холодных пустынях одиночества, где не было места ни бесхитростной привязанности, ни безыскусной любви. До нынешнего момента.

— Я люблю тебя, Эм. Боже правый, как же я тебя люблю!

— Докажи. — Она стала стягивать с него сюртук. — Я хочу, чтобы ты обнимал меня. Хочу ощущать тепло твоей кожи. Слышать, как твое сердце бьется в унисон с моим, чтобы с каждым ударом убеждаться снова и снова: это не сон, это явь.

Охваченная безудержной страстью, она срывала с него одежду. Сначала сюртук, потом рубашку. Остальное он снял сам. Он чувствовал, что ею движет потребность снять все, что их разделяет, ему тоже хотелось поскорее снять с себя маску.

Наконец он остался в чем мать родила и стоял перед ней, залитый лунным светом. Она прикоснулась к шраму на его плече, и на губах у нее появилась улыбка.

— Это действительно ты. Я так и знала — еще в ту ночь, когда впервые увидела тебя под своим окном.