Наконец, у неё появляется возможность полюбоваться настоящими рождественскими пейзажами. Эмма благодарна за то, что окна в её номере выходят не на океан, к видам которого она так привыкла, а на обычные улицы центра Сиэтла, украшенные к празднику и несущие в себе всю торжественность Рождества. Девушка с трудом отрывает взгляд от слегка заснеженных дорог и нажимает на кнопку вызова.
— Я соскучилась, – говорит Эмма, когда гудки прерываются.
Смех в динамике телефона заставляет сотни колокольчиков зазвонить в её душе.
— По мне или моему члену? — говорит Джефф.
— О чём ты говоришь? Ты и так знаешь ответ.
— Значит, по наручникам.
— В тот раз в допросной ты переусердствовал, у меня до сих пор синяки.
— Так это же не я ручками размахивал, а ты.
Эмма вздыхает, прислонившись головой к толстому стеклу. Улыбка не сходит с её лица. Один звонок Джеффу лучше всякого лекарства.
— Я рад, что твой голос звучит бодрее, чем перед этой пресс-конференцией. Как всё прошло?
— Вполне… неплохо.
— Правда?
— Нет, это было ужасно. Они постоянно спрашивали почему я не встречаюсь с Рэем и как же такое могло случиться, что сам Дэвид Тарино утвердил на роль какую-то меня!
Капитан смеётся, с каждой секундой заставляя мышцы Эммы расслабиться. Она чувствует его присутствие, чувствует, что он так близко, что ещё мгновение — и он её обнимет. Но между ними тысячи миль и десять городов.
— Твоё эго задето?
— Нет, ну, может немного. Я не ожидала, что вопросы будут в этом ключе.
— Это шоу бизнес, родная. Введи свое имя в строку поиска и припиши слово «фото». Думаешь, там будет продолжение типа «Эмма Холл фото со съемок» или «Эмма Холл фото с друзьями»? «Эмма Холл фото в купальнике» — вот первый запрос. Какая разница, что внутри, если твоя совершенная внешность волнует всех в первую очередь?
Слова Джеффа дают девушке самую настоящую пощёчину. Она сглатывает обиду и с силой сжимает телефон.
— Зачем ты все это говоришь?
— Просто не хочу, чтобы у тебя были эти гребаные розовые очки, которые потом разобьются об эти дерьмовые реалии твоих голливудских протеже, — серьёзно говорит капитан. — Не хочу, чтобы ты приехала с разбитыми мечтами. Тебе нужно приспособиться к тому, что ты сейчас наблюдаешь и в чем участвуешь.
Эмма тяжело вздыхает. Она не хочет приспосабливаться! Это не для неё — подстраиваться. И разве творчество, разве мечта и дело всей жизни — это о том, что ты все время должен плясать под чью-то дудку, чтобы выглядеть счастливым? Джефф иногда бывает очень жесток и совсем не следит за словами, но он чертовски прав.
— Ладно, — она глотает обиду. — Как твои дела? Надеюсь, ты дома?
— Ты расстроилась, — Джефф вздыхает. — Прости, я не хотел быть таким резким, просто… я переживаю за тебя. Одна мысль, что ты сейчас черт пойми где черт пойми с кем заставляет меня терять рассудок.
— Меня тоже. Не могу поверить, что завтра я уже буду в Чикаго.
Разговор их длится ещё долго. Капитан немногословен: лишь улыбается и слушает бесконечные истории Эммы о том, какие все эти журналисты идиоты и какое шампанское невкусное, но ему и необязательно много говорить, чтобы она поняла, как безумно Джеффу её не хватает. На часах было около полуночи, когда Эмма пожелала своему копу доброй ночи, слезла с подоконника и забралась в тёплую постель, уставившись в потолок с мыслями о том, как пройдёт их поездка в Чикаго и будет ли у неё свободное время, чтобы посмотреть Город ветров. Она чувствует себя вымотанной, каждой дрожащей клеточкой тела, и даже ресницами, что утяжеляют веки, заставляя задремать лишь на ничтожную долю секунды. Ведь кто-то вдруг настойчиво тарабанит в дверь, вырывая актрису из долгожданной дремоты.
Она нащупывает телефон и смотрит на время. Почти час ночи.
Какого черта?
Когда стук возобновляется, Эмма натягивает на дрожащее от холода и температуры тело халат и спешит к двери. Ей требуется несколько секунд, чтобы собраться с мыслями и открыть дверь.
Та странная Эбби, Рэй, Альберт, Лиз, кто угодно мог появиться у двери, ведущей в её номер в час ночи. Это мог быть кто угодно. Но это был Дэвид Тарино. Пьяный Дэвид Тарино.
— Дэвид? — Эмма обеспокоенно касается его плеча. — Всё в порядке?
Режиссёр открывает глаза, уставившись на актрису в удивлении, так, словно он впервые её видит. Каштановые волосы, что обычно идеально уложены, теперь спадают на лоб, галстук ослаблен, в руках бутылка Джина. Эмма с усмешкой отмечает про себя, что их празднование прошло успешно.
— Нет, — оперевшись о дверной косяк, мужчина ставит на пол полупустую бутылку. — Всё дерьмово, Эмма.
Девушка нервно сглатывает. Неужели что-то с туром? С фильмом? Что, что могло привести его в такое отчаяние?
Тарино отвечает на вопрос, повисший в воздухе.
— Могу войти?
— Я-я не уверена, уже поздно…
— Я лишь хочу поговорить, — он хмурится, словно неуверенный в своём же утверждении, что скорее звучит как вопрос. — Ты всегда меня избегаешь.