California (СИ)

— Эмма, что ты несёшь? — мозг отказывался принимать эту безумную информацию. — Чёрт, ты… я видел, как ты болтала с Джонни вчера на конференции, ты же знаешь, что он торгует травкой? Если он и тебе предлагал, Эмма, только скажи, и я его уничтожу. А что хуже, натравлю на него твоего копа.

Девушка удивлённо распахнула глаза. Джонни, этот милый журналист с прекрасным чувством юмора, курит травку?

— Так вот, почему он всё время так хохотал, — пробормотала блондинка, сопоставляя факты. Пытливый взгляд карих глаз режиссёра заставил её вернуться на землю. — То есть, нет, я ничего не курила, Дэвид. Это моё решение, я хочу вернуться к нормальной жизни. Не переживайте, я выполню все условия контракта, более того, если наш каст продолжат приглашать на мероприятия, номинируют или позовут на интервью, я с радостью откликнусь. Я не сойду с промо-кампании и оставлю соцсети. Просто не буду принимать предложения сниматься, куда бы меня ни позвали. Будь то фильмы, сериалы, реклама или фото для журналов. С этим покончено.

Речь, многократно отрепетированная от первого слова и до последней слезинки, была закончена. Больше Эмме нечего было сказать. Впрочем, ей казалось, вымолви она ещё хоть слово — Дэвид словит инфаркт. До тех пор, пока он прожигал взглядом спинку кресла перед собой, актриса решила не шевелиться, и даже вздохнуть лишний раз не решалась. Атмосфера была напряжённой, в горле пересохло, но она не боялась. Те времена давно прошли. В конце концов, она всего лишь мелкая пешка на большом шахматном столе Голливуда, а партия от её потери ход свой не изменит.

Наконец, Тарино стал подавать признаки жизни. Он даже моргнул пару раз, для приличия, чем и привлёк внимание напряжённой донельзя Эммы.

— Скажите уже что-нибудь.

— Это твой коп тебя надоумил бросить карьеру? — резко выпалил Дэвид.

Его эмоции тоже имеют предел, и лимит их исчерпался достаточно быстро, так как в ту же минуту на его лицо вновь вернулась надменная гримаса безразличия. Это надо ещё постараться запихнуть весь свой шок, разочарование и обиду глубоко в душу, а сверху ещё и бетоном залить. Единственная эмоция, являющаяся его неизменным компаньоном — ярость — сейчас билась где-то в висках. Он посмотрел на Эмму, как на что-то отвратительное, словно и не было всех этих «высоких чувств», словно она изменила ему спустя черт знает сколько лет брака у него на глазах. Актриса стушевалась, но решительности своей не растеряла.

— Нет. Он уважает любое моё решение.

— Тогда какого черта? — снова слишком резко рявкнул режиссёр.

Очевидно, это не входило в её сценарий. Эмма была более, чем уверена, что после её заявления, Дэвид хмыкнет в своей этой надменной манере и вернёт взгляд к иллюминатору, словно этого разговора никогда и не было, может быть, затаит обиду. Подготовленные ответы исчерпали себя, пришло место правде.

— Во-первых, обойдёмся без грубости, пожалуйста, спасибо. А во-вторых, мы не подходим друг к другу, как самая дерьмовая пара в мире, которая сошлась только потому, что где-то в параллельной Вселенной произошло тоже самое. Только в параллельной Вселенной Эмма — акула, готовая идти по головам, ваша способная ученица и стерва, отменно сосущая хрен крупных голливудских шишек вроде вас. Я полезла туда, где не место обычной девчонке из Канзаса. Я нашла свое предназначение и собираюсь заниматься этим всю жизнь, а Голливуд — это, оказывается, не то, что мне нужно.

Дэвид смерил её презрительным взглядом.

— Ох, правда? И что будешь делать, пойдешь работать в закусочную?

— Это вас не касается, — с обидой рявкнула она. — Я озвучила свое решение.

— Ты просто дура, провинциальная дура, Эмма. Тебе предоставилась возможность превратить свою скучную и однообразную жизнь в сказку. А что ты выбрала? Каждый день гладить рубашки своему копу? Что он тебе может дать, кроме нервного срыва и срока, если ты вдруг ему наскучишь?

Он снова был резок, необычайно резок, но в этот раз всё было иначе, поскольку Дэвид был ещё и неправ. Чувства, охватившие его разум и завладевшие его душой, говорили за него — говорили едко и без права на дальнейшие оправдания, а Эмма их и не принимала. А потому, вместо того, чтобы препираться с ним, она вернула свой взгляд к иллюминатору. Где-то в ночи зарождался новый день.

— Год… — раздалось где-то справа от Эммы. Она нехотя повернула голову, чтобы увидеть разъяренного Дэвида.

Его губы были сжаты в тонкую полоску, руки сомкнуты в замок, а брови нахмурены. Он всегда выглядел так, когда был недоволен съёмочным днем, и сейчас всеми путями пытался показать Эмме, что она приняла неверное решение.

— Что?