Carte blanche, Mr. Siemens (СИ)

— Бывало и лучше. — Чуть ведёт уголками губ, пытаясь улыбнуться. Всё такой же.

— Чёрт... — а я больше ничего сказать и не могу. Просто беру его за руку, стараясь контролировать свою силу, чтобы не сжать её до хруста. Он здесь, он дышит, и он говорит со мной. Что мне ещё нужно? — Я так волновалась... — к месту ли тут сентиментальность? Но я механически улыбаюсь, когда он старательно разводит пухлые губы ещё шире.

— За меня, что ли? — нет, за Папу Римского. Может хоть тут перестанешь свою ухмылочку травить, я вообще-то чуть рассудка не лишилась, пока находилась за пределами этой палаты.

Я ничего не говорю, но улыбка с моего лица постепенно сходит, покуда я вижу его взгляд. Он какой-то отчуждённый, что ли...

Господи, Миронов, просто прекрати смотреть на меня, как на привидение, и скажи уже наконец что-нибудь.

— Ну и видок у тебя... — под “что-нибудь” я подразумевала нечто другое, блондин. — Правда что ли за меня так беспокоилась?

Он наконец-то перестаёт меня рассматривать, и я сажусь на край кровати, сжимая его ладонь чуть сильней и заметно улыбаясь. Если его эго требует, чтобы я повторила это ещё раз, то так тому и быть.

— А ты сомневался? — подмигиваю, стараясь всё ещё верить в то, что его презрительный взгляд ничего не значит.

— Значит, ты моя девушка? — ва-банк пошёл, значит? На бдительность проверяешь? Мы ведь ещё не давали определения нашим отношениям.

— Что ты имеешь ввиду? — много вопросов, но ни одного ответа. Ну уж нет, Миронов, ты хоть и пострадавший, но врасплох меня так просто не застанешь.

— Наверное, тебе будет неприятно это слышать, но... — он ненадолго отводит взгляд, опуская глаза. А я напрягаюсь. Бешено напрягаюсь. Какого хрена это значит? — В общем... — да не томи ты, мать твою. — Я даже не знаю, как тебя зовут.

Лёгкая улыбка покидает насовсем. Взгляд растерян. Пальцы, держащие его ладонь, постепенно слабнут.

Что дальше?

А дальше я проглатываю язык во второй раз за эти долбанные сутки.

Тишина в палате снова вступает в свои права.

Комментарий к Родные мои, я смогла наконец пробраться к ноутбуку и написать. Я не пропала, просто обстоятельства пока не позволяют писать часто. Но я вас всех очень люблю и надеюсь, что вы меня ждёте :)

И ещё... На просторах интернета уже в который раз нахожу свою писанину, опубликованную без моего ведома. Пожалуйста, если берёте мои текста, то предупреждайте меня хотя бы! Сообщения мои открыты, нет ничего сложного в том, чтобы написать и оповестить.

Ну и, естественно, жду любых ваших слов. Не представляете, как я по вам всем скучала...

====== Часть 32 ======

Глаза мечутся, буквально, по всей палате. Я смотрю то на капельницу, то на стены, то в окно... И только в последнюю очередь на самого Глеба. Я никогда, правда, никогда ещё не видела его таким растерянным. Он вроде старается улыбнуться, что-то сказать мне глазами, а я... я изо всех сил сейчас стараюсь не разреветься прямо здесь. Да что уж там, в голос зарыдать. Не хватало ещё того, чтобы меня из палаты вывели... И я сдерживаюсь. Сдерживаюсь, как могу. Только однократно всхлипываю, опуская голову и вставая за желанием покинуть эту палату, дабы выйти на улицу и пропустить через лёгкие сигаретный дым. Только вот встать не успеваю. Его рука слабо, но всё же сжимает мою, и я остаюсь на месте, вновь поднимая на него взгляд. Он чуть взволнован, серьёзен, он держит невозмутимый вид на своём лице ещё секунд десять, пока окончательно не теряет над собой контроль и расплывается в широкой улыбке, наплевав, видимо, на боль в разбитой губе и заходясь смехом.

— Блять, Кескевич, поверила, что ли???

Сука.

Мать твою.

Блять.

Господь, если ты там, и слышишь меня сейчас, то прошу — дай мне силы, чтобы не прибить этого напыщенного придурка! Точнее, чтобы не добить, ибо соблазн настолько велик, что я замахиваюсь, но вместо этого просто соскакиваю с места, отлетая от его койки и выкрикивая на всю палату истошное “Да чтоб тебя!!!”

Спасибо, Господь.

Глеб жив сейчас благодаря тебе.

Я зачем-то начинаю нервно вышагивать по палате, от окна до двери, и обратно. Фыркаю, плююсь, запуская пальцы в волосы, пока над моим поведением блондин тихо угарает под своей долбанной капельницей.

Смешно тебе значит, да?

Осёл!

Я хочу подойти к нему, отвесить знатную оплеуху, спросить, какого чёрта он так издевается над моими натянутыми, как канат, нервами, да и попросту знать, почему ему взбрела в голову такая гениальная шутка в такое неподходящее время?

Но потом на секунду останавливаюсь, выдыхаю, ответ приходит сам собой.

Потому что Миронов.

— Я, — делаю шаг к нему, — тебя, — выставляю руку, тыкая в него пальчиком, — ненавижу, — и вру.

— Да ладно тебе, ну круто же получилось? — круто получатся твои похороны, если ещё раз так пошутишь.

— Это не смешно. — Интересно, значит ли тот факт, что улыбка начинает возвращаться на моё лицо, что я противоречу сама себе?

— Я накажу тебя за такое наглое враньё. — Я сама себя наказала, когда поверила твоим бессовестным глазам.

— А я прибью тебя за то, что оставил меня на Рождество без мандарин и вина.

Фух. Кажется, дыхание восстановлено.