Думаешь, от добра по всей земле Киевской каждого третьего жизни лишили? Раз хазарский бог такой добрый, отчего ж тогда люди так упираются, не хотят его принять? Отчего ж он, добрый, так люто их к своей доброте приучает? Вот привезёт Владимир какого-нибудь попа, ты у него об этом спроси.
Берег, чувствуя, что немного притомился от такой непростой беседы, решил перевести дух.
— Ортай, — спросил он, — а отчего ты их попами называешь, откуда это повелось?
— Поп значит: «Прах Отцев Предаша». Вначале это говорили смердам, а уж теперь только к церковным, или как там они называются, служакам… Прости, Берег, — снова вздохнул волхв, — завёлся я что-то, но как по-другому? Как эдакий откормленный, нечистый ПОП может мне рассказывать о том, как устроен мир? Да хоть бы врали как-нибудь поинтересней, а то дырка на дырке в этом их святом Писании.
Эка невидаль — написать, как один брат другого убил. Или того хуже: как Бог испытания посылал человеку, чтоб тот выбирал между жизнью своего сына и служением Богу. Что ж это за Бог, что заставляет отца над сыном меч заносить? Как тому сыну потом на свете жить, зная, что отец родной на такое способен?
Нет, что ни говори, а наши старые Боги и добрее, и справедливее, и правильнее. Жили люди, почитая самого Рода и семя при Роде, горя не знали. А эти…. Распяли несчастного человека и выхваляются: мол, он за нас грехи на себя принял. Больше того, ты видел, какие кресты они на шее носят в память о том? Золото. Додуматься до такого, на груди умостить такую пакость — распятие мёртвого человека.
Спросишь у этого святого отца о чём-нибудь, а он всё своё: «в Святом Писании говорится…». Сам-то, видать, в мыслители с рождения не годен. Или вот ещё — невидаль — по их понятиям, если что не так сделаешь — Бог накажет…. Что ж это тогда за Бог, коль им пугают? Он, Бог, по моему разумению всех любить должен, поскольку создал не для того, чтоб стращать. А раз они им пугают, то чёрт им Бог, а не человек, упокой Род его Душу, распятие которого они на вые носят, в злате отливая муки человеческие…
Ну его! — отмахнулся волхв, — Давай-ка лучше эдакий серьёзный разговор и, кстати, кашку, что остывает, подтолкнём настоем.
— А, — отчаянно махнул рукой Берег, — давай…
И снова ароматный, крепкий напиток был выпит до дна. В этот раз он уже не показался Берегу таким обжигающим. И только теперь, когда его бросило в пот, гость вспомнил, что до сих пор сидит в тулупе.
— Я уж думал, — рассмеялся Ортай, глядя на то, как Берег принялся снимать свою добротную одёжку, — вот парень промёрз, сидит и сидит с шапкой под мышкой…
— Да я, — оправдывался Берег, — мне…. Ай, ладно. Ты мне вот что лучше скажи, откуда пошло это слово — «чернокнижники»?
— А кто его знает? — просто ответил волхв. — Эвон, у новоявленных священников их Писание тоже чёрное, вот и думай, как хош. Сами придумают чертей, сами их потом и гоняют. На мой лад, недобрый колдун — он и есть недобрый колдун, как его ни зови, хоть чернокнижник, хоть белокнижник. Будь у него хоть все книги разом.
— А про этого, берецкого, что скажешь?
— Скажу, что сильней колдуна я не встречал.
— Но ведь ты же, когда выходил Псора и Всемила, с его чарами как-то справился?
— У-у, Берег, — волхв задумчиво огладил бороду, — хоть те хвори для берецкого колдуна суть пустяк, однако ж как меня тогда вымотало, помнишь? В сушёную рыбу. Ну вот… Страшный это человек, сам не ведает, что творит…, а может и ведает.
— Слушай, Ортай, думаю я, что он просто хочет хозяйничать здесь?
— Ха! — громко выдохнул волхв. — Да он уж хозяйничает, куда больше-то? Ты сам посмотри. За самого князя Красного безоглядно на смерть никто не пойдёт, а за этого любой стриженый тебе в горло вцепится. Одно мне странно: говорят, из веров он пришёл…
Берег кивнул:
— Слышал и я об этом. А кто они такие, веры?
— Веры-то? — начиная скрести ложкой по дну опустевшего горшка, задумчиво ответил Ортай. — Люди как люди. Живут далеко на востоке, за Чёрным лесом.
— Каким?
— Чёрным. То Великий лес. Я никогда не слышал, чтоб его кто-нибудь прошёл до веров и обратно. Те, кто уходили туда, уже не возвращались. Люди на юг полднёвым шляхом добирались, за степи, по меже куманов, а уж там — на восток, в обход. Вот там, за тем Лесом, говорят, и живут эти веры. А дальше за их землями снова лес, ещё больше этого…
— А за ним? — весело улыбнулся Берег. — Нет, просто интересно, раз никто не возвращался, откуда ж ведомо про всё это?
— Это от веров и пришло, вернее, с ними. Они-то сюда хоть и редко, а доходят. Веры — люди храбрые, сильные. У них не почитают бездельников и дураков. Труд в большом почёте, воины тоже, в общем, каждый, кто своё дело хорошо знает. Веры — братья наши по крови асов…