Чада, домочадцы и исчадия

Хоть за чудищем, хоть от него...

Глава 5

—  Я не умею!

—  Да чего там уметь, хозяйка! Не ты ж меня повезешь —  я тебя! —  смешливо пофыркивал богатырский конь.

Кто оседлал его, я не знала и знать не хотела, главное, что это была не я.

Булат же откровенно красовался: выгибал светлую янтарную шею, тряс густой черной челкой, рыл землю ногами в темных гольфах…

В медово-карих глазах плескались ум и лукавство.

Я разглядывала седло, в которое мне предстояло сесть, и понимала: как же хорошо, что я не позволила Гостемилу Искрычу меня переодеть! Если бы мне предстояло ехать боком, планы на мою смерть пришлось бы пересматривать: никто бы меня не загрыз, я бы по дороге убилась.

Булат посмеивался.

Гостемил Искрыч стоял со скамеечкой наизготовку.

Песочной масти пес лежал, прикрыв глаза лапой.

На цепь посажу! Только древнерусских фейспалмов мне тут и не хватало…

Я порадовалась, что мне хватило ума отправить мужиков восвояси, пообещав, что приеду вот как только —  так сразу.

И, решившись, шагнула вперед.

Первый этап дался на удивление легко: левая нога на скамеечку, подставленную домовым, правая —  в стремя, толчок —  и я в седле, на широкой, как диван конской спине.

Конская спина демонстрировала благоразумие и лояльность: замерла, как каменная.

Я тоже замерла, как каменная, потом пошевелилась — нашла левой ногой стремя. Вроде бы небо на землю не рухнуло, я тоже никуда не рухнул…

—  Молодец, хозяйка! —  похвалил Булат. —  Теперь давай-ка, спину выпрями, пятки вниз, и держись коленями, руки —  они для поводьев… Ну ладно, потом научишься! Сейчас на пробу по двору кружочек сделаем.

Верхом я за всю свою жизнь ездила раза четыре, в качестве аттракциона, и если что и уловила из указаний инструкторов, так это то, что усидеть на лошади —  задача всадника, но никак не лошади!

Булат тронулся с места, пошел плавным шагом, и меня плавно качнуло в седле. Человеческие инструктора когда-то давно, в моем мире, объясняли, что нужно привставать на стременах в такт конским шагам —  и я пыталась поймать этот такт. Получалось ли, нет ли, непонятно —  нынешний мой инструктор замечаний не делал.

Пес трусил по кругу рядом с конем, бдительно не спуская с меня глаз.

А страха, как ни странно, не было,  хотя ситуация вроде бы располагала. Но то ли подействовал  уверенный голос Булата, то ли надежная ширина его спины, то ли плавность его же поступи — я не боялась.

Со двора выехали торжественно — понимающий Гостемил Искрыч распахнул хозяйке ворота, дабы не пришлось ей сползать с конской спины, и заново влезать на нее со скамеечки.

А за воротами, куда я выбралась впервые, всё оказалось не так уж и страшно. Лес и лес, ели да мох бородами до земли висит, но и дорога все же видна наезженная, накатанная.

И если вдуматься, то с чего бы дороге и не быть: не на своем же горбу местный люд к премудрой провиант таскал?

Вот по этой дороге, выходит, нам и предстоит трусить к Малым Елям…

Пес всё трусил у левой передней конской ноги, колдовская книга оттягивала сумку у седла справа — словом, Урочище я покидала во всеоружии.

Правда, будь моя воля, я бы еще и Гостемила Искрыча с собой прихватила, для моральной поддержки, правда, чем бы он мне помог против лесного чудища, не понятно

—  Ты, главное, не бойся ничего, хозяйка, —  отвлек меня от мыслей о предстоящем Булат. —  Помни:  я и сам тебя не уроню, и тебе с меня упасть не дам.

А затем подобрался весь как-то, подобрался —  да и скакнул!

Да как скакнул!

У меня сердце в пятки упало, душа замерла: это было как, как… как в сказке. Когда —  между ног реки пропускает, хвостом облака заметает.

Лес мелькнул под нами далеко внизу, островерхой еловой картинкой, а потом вдруг оказался резко близко,  и я сжалась, ожидая, что сейчас от удара о землю позвоночник мой рассыплется, как бусины с нитки, или что меня вышвырнет из седла, как минимум —  но это земля, а не я, вздрогнула, когда в нее грянули конские копыта, и Булат, пробежав еще чуток, гася инерцию, и замер, как врытый.

Непогашенных остатков, впрочем, мне хватило, чтобы впечататься носом в гриву.

С седла мы сползали наперегонки: я —  и мой полузадушенный писк.

—  Ты что творишь, скотина! —  стоило только мне отдышаться, и писк переродился в рык, а я от злости враз позабыла, что передо мной центнер чистой дури.

Центнер чистой дури нервно присел на задние ноги, а моя рука как-то сама собой ухватила его за гриву промеж ушей.

—  Ты почему меня не предупредил!

—  Так если бы я предупредил —  ты бы запретила! —  всхрапнул конь.

И вот вроде бы это было вполне логично, но меня отчего-то не успокоило!

—  А если бы мне с сердцем плохо стало?!

—  Да с чего бы? Я же предупредил, что не уроню!

Треснув эту святую простоту по лбу (“простота” обиженно всхрапнула, но, кажется, более ощутимых потерь не понесла), я плюнула на попытки пробиться к лошадинной совести, я взглянула вокруг…

—  Булат…

Мой ласковый тон произвел на него куда большее впечатление, чем рычание и даже побои.  Конь на всякий случай отступил на шажок.

—  Булатик, скажи-ка мне, друг, а собаку я, по-твоему, для чего с собой звала?