Чагин

С Верой Алексеевной. Знаешь, о ком речь? Да-да, та самая Вера Мельникова. Я тебе о ней не рассказывала, потому что здесь — случай особый. Не была уверена, что Исидор это бы одобрил. Я и сейчас не уверена.

Рассказываю.

В доме престарелых я встретилась с Верой, на которой Исидор должен был жениться.

Должен был — как-то слишком обязательно звучит. А ведь если не женился, значит, не должен. Шлимановское дело, предательство, ну и всё такое — вещи, тебе известные.

Вера рассказывает мне свою жизнь. В доме престарелых это обычная история. О чем им еще говорить? Будущего у них нет, настоящего, считай, тоже. Только прошлое.

Нет, постой. Рассказывать она начала не сразу. Когда я к ней пришла первый раз, Вера сказала, что знакомство наше будет непродолжительным. Она больна, и ее собираются перевести в хоспис.

Я спросила, чем больна. Вера ответила, что просто больна. Что не хочет называть диагноз, чтобы — она как-то странно это объяснила — не привлекать внимание болезни лишний раз. Болезнь. С тех пор мы так и говорили — болезнь.

Не то чтобы это было жизнеописание нон-стоп. В один из дней Вера сообщила мне, что преподавала в университете немецкий (Шпрехен зи дойч? — поддержала я беседу). В другой — что был у нее жених, очень достойный человек. Оказался предателем. Я тогда и не подозревала, о ком идет речь. Мало ли женихов-предателей?

Однажды она упомянула Шлимановский кружок, и у меня мгновенно щелкнуло: Чагин. Это Чагин!

Я не сказала ей тогда, что знакома с Исидором. Подумала: это чужая жизнь — какое у меня право вмешиваться? Да и непонятно еще, как она отреагирует. Зачем ее волновать?

В ожидании твоих рассказов

Ника

5 апреля

Павел — Нике

Ника, любимая, невероятно! Просто невероятно. Ты могла бы стать первоклассным беллетристом — останавливаешься на самом интересном.

Ладно, мне ты ничего не сказала, но Вере? Неужели и ей — ничего? А Исидору?

Твоя просьба описать что-нибудь поставила меня в тупик. Сидел сейчас часа три, думал-думал — ничего не придумал. Тут не в том дело, что мне идея не нравится — она великолепна. Просто я не могу так сразу. Нужно собраться с мыслями. Обещаю тебе в следующем письме что-нибудь прислать. Пока же бессовестно перевожу стрелку на Исидора. Есть у него в «Одиссее» школьная картинка:

Школа приходит на память, подернута легким туманом.
Ветер с седой Ангары за окнами липы качает.
За этим ритмичным движеньем из класса следишь неотрывно,
И как-то неясно уже, что качается, собственно, —   липы,
Школа ли с учениками, указкой, портретом Гайдара,
Чучелом сойки, ответом: «Впадает в Каспийское море»?

Расскажешь еще о Вере, ладно? Жду не дождусь. Ты ведь мне не каждый день пишешь. Это не упрек))

Сердечно

Павел

8 апреля

Ника — Павлу

О Вере. Краткий дайджест ее рассказов.

Снова всплыло слово предатель. На этот раз речь шла о супружеском предательстве. Действующее лицо — муж Альберт.

Редкий бабник и, надо думать, большая сволочь. Между прочим, одно не обязательно влечет за собой другое.

Почему сволочь. В какой-то момент он решил от Веры валить. В отличие от беспечного среднестатистического бабника, Альберт проявил предусмотрительность. Он раздобыл деньги на строительство кооператива — якобы для них с Верой: их жилищные условия были так себе.

Я бы еще поняла, если б он эти деньги прогулял со своими девочками — все были сильно моложе его (нет, все-таки не поняла бы). Но он действительно построил кооператив! В течение трех лет занимался этим со своей любовницей, дочерью какого-то начальника. Ни о кооперативе, ни тем более о любовнице Вера ничего не знала.

В один прекрасный день этот строитель объявляет жене, что от нее уходит. Известие сопровождается списком вещей, на которые Альберт претендует (Вере и дочери Альбине остается старая квартира). Вера в полном нокауте, но Альбина (ей одиннадцать лет) проявляет твердость и сразу объявляет, что отца у нее больше нет.

Альбина. Слово предательство к ней не относилось, но меня удивило, что за несколько месяцев она посетила мать всего один раз. В присутствии нотариуса, с ворохом бумаг. Не задаю уже вопроса о том, почему дочь сдала мать в дом престарелых. Девочка взрослая, ей уже за пятьдесят.

— Отца Аля с тех пор не видела, — сказала мне после ее ухода Вера. — Характер! А вообще она — человек добрый.

Кто бы сомневался.

Беседы с Верой убедили меня в том, что надо рассказать о ней Исидору. Что я и сделала. Он был потрясен. У нас был долгий разговор, и я не буду его пересказывать. Скажу только об одном — не самом, может быть, главном.