Чагинск

Роман не предлагал напасть на мужиков, а предлагал потихоньку двигать домой. Я хотел сказать, что пятнадцать километров по лесу для таких, как мы, — это до вечера не управиться, но…

Мне этот водитель тоже не нравился. Поэтому мы двинулись на юг вдоль борозды и через полчаса оказались на просеке. Однако Роман сказал, что по просеке идти опасно, могут подстеречь, надо все-таки через лес. Я возразил, что в лесу подстерегут еще проще, в лесу подстеречь как нефиг делать, а по дороге может поехать грибник какой-нибудь или лесник, в случае чего подбросит. Роман стал думать.

— Ты прав, — сказал он. — Они не ждут, что мы по просеке пойдем…

Мы двинулись по просеке. Роман молчал, напряженно всматриваясь в пространство перед собой и то и дело оглядываясь. Я не всматривался. То есть умеренно всматривался. Я, разумеется, понимал, что вокруг происходит нечто странное, но это странное вполне укладывалось в логическое пространство уездного бешенства, и уже здесь, внутри этого поля, не происходило ничего экстраординарного.

Я проспал три дня после того, как не был укушен мышью, это да. Но ведь медсестра вполне могла перепутать пузырьки и вместо живительного витаминного коктейля вкатить мне тройную дозу снотворного — вот и три дня, хорошо, что не четыре.

И куда-то пропал Хазин, как раз укушенный. Я был больше чем уверен, что Хазин спутался с администрацией. А Крыков, скорее всего, действительно свалил, и Хазина уговорили на его место, так что он загружен работой, День города… скоро.

Меня выселили из гостиницы, поселив бабу с теодолитом, такое сплошь и рядом.

Романа выселили из гостиницы, поместив вместо него инженера-связиста. Роман нервничает.

Теперь мы живем у Снаткиной. И что делать дальше?

Я думал. Во-первых, книга. Я же должен дописать книгу «Чагинск: земля перги и чаги», она востребована читателями, читатели ждут ее. Во-вторых…

Что во-вторых, я не знал. Если книга пошла в отмену, то мне здесь особо делать нечего, надо возвращаться. Есть два перспективных проекта; один перспективный, если Чагинск накроется — я не очень расстроюсь, наоборот, обрадуюсь, меня достал Чагинск, я устал от него, он не такой, каким я его помнил.

Через два часа прогулки Роман скис, стал останавливаться чаще: вытряхнуть камушек, завязать шнурки, посидеть на сухаре. Я тоже устал, ноги после больницы дрожали. К тому же было ясно, что мы заблудились. Мы несколько раз поворачивали на другие просеки, сверялись с компасом, пытались вернуться. Роман ругал себя, а я не мог понять, почему так. Раньше я бродил по лесу и всегда знал, в каком направлении возвращаться. Сейчас нет. Наверное, из-за того, что дома в Чагинске у меня не оставалось. Я не очень боялся, что мы заблудились окончательно, не сомневался, что к вечеру выйдем. Или к утру.

Но начался дождь, с редких капель, потом они потяжелели, и над лесом повисла низкая серая вата, не ливень, но занудный бесконечный дождь. Мы промокли и свернули в лес, здесь было суше, однако скоро мы умудрились потерять просеку, и вернуться к ней не получилось. Компас направление показывал весьма приблизительное, но другого определить мы все равно не могли — и отправились в указанном стрелкой. Надо было куда-то идти. Правильная тактика в таких ситуациях — сидеть на месте, однако я сомневался, что нас будут искать. Даже наверняка не будут.

— Поэтому нам надо выйти к реке, — рассказывал я. — Вокруг Чагинска три реки и железная дорога. Если держаться хотя бы приблизительно на юг, выйдешь либо к Нельше, либо к железной дороге…

Рома молчал. Как-то он слишком погрузился в себя, я пытался его разболтать.

— Рано или поздно мы выйдем. Если мы окончательно заблудились, то мы можем выйти в верховья Ингиря. Ингирь отличается от Нельши, его нельзя спутать, другая вода…

Роман молчал.

— Главное, вовремя устроиться на ночлег. Если заблудился, к ночлегу лучше подготовиться заранее, а не в последний момент. Топор есть, поставим шалаш. У тебя нет спичек? У меня есть — значит, не замерзнем…

Я болтал и болтал, нарушая тишину, которая постепенно становилась все гуще. Наверное, мне самому не нравилась эта тишина и я пытался заполнить ее своим голосом.

Скоро моя тактика сработала, Роман разговорился. Но рассказывать начал сущую ерунду, в основном про то, что он в последнее время не может никуда дойти, не шел в комнату — попал в другую, а шел в комнату — порвал мениски. И дело никакое доделать не получается, и все это еще до Чагинска началось, наверное, это связано с проблемой двухтысячного года, думали, что проскочили, однако никуда мы не проскочили, просто перестали различать. А это самое важное — различать, он это недавно понял, а раньше не различал, как в очках…

Шли.

Около четырех часов дня мы услышали сигнал электровоза и двинулись в его сторону. К шести выбрались к Нельше, к крайнему дому.