Чагинск

Он разработал проект из легкого белого камня, коттеджи с острыми крышами, с колоннами, башенками-парусами и балконами, он отправился в райком… или в горком… Все-таки в горком. На белый камень и на город одобрения не выдали, но разрешили задействовать местные древесные породы и построить улицу. Через три года на верхушке чагинской горки появилась улица и дома, похожие на корабли: казалось, что эскадра уходит вдаль, поднимаясь в воздух с крутой гривы острым клином, если бы адмирал…

Мне понравилась эта мысль, я достал блокнот и записал, что, возможно, гениальный архитектор Елкин создал свой шедевр, основываясь на прогрессивных идеях адмирала Чичагина, который любил бывать здесь, отдыхать в высоких сочных травах, смотреть в эти синие звонкие дали, вспоминать походы и думать о новом будущем. Теперь же Федор жил в доме, похожем на поставленный набок кирпич.

— Устраивайтесь, гости дорогие, — Федор распахнул дверцу. — Поедем кататься.

В «буханке» было не так удобно, как в «Москвиче»: протертые сиденья и со всех сторон неприятные железные углы, в нескольких местах на полу рыжели железные заплатки на стертых болтах, из-под дивана торчал аккумулятор, от него к двигателю тянулись провода; впрочем, по сравнению со вчерашним «ЛуАЗом» «буханка» была вполне комфортабельна.

Мы двигались в сторону бывшей сплавной и деревообрабатывающего комбината, через кривые прибрежные улочки и дома, построенные из черных сплавных бревен, раньше здесь всегда пахло рекой, водой и рыбой. Сейчас не пахло ничем, хотя окна в «буханке» были открыты, но залетала в них вполне себе сухая пыль. Она была везде, оседала на липких желтых тополях, разросшихся здесь с прежнего времени; из канав выставился такой же пыльный чертополох, и людей навстречу нам не попалось, лишь кое-какие кошки валялись вдоль дороги… нет, мне нравятся пыльные улицы.

— Слушай, Рома, а ты артист, значит? — спросил Федор.

— Я учусь пока, — ответил Роман. — И в ансамбле работаю.

— Нормально. Меня мама тоже устраивала в ансамбль. А сейчас вот в ментовке. Сразу после армии пошел, работы никакой не было. Полгода в кооперации на «газоне» проездил — не платили ни черта, потом еще место ждал — в электросетях водителем… Шеф у меня был — неделями не просыхал. Так надоело его возить, скот редкостный…

Мы окончательно выехали к реке и теперь продвигались вдоль старой размытой дамбы к висячему мосту. Здесь Ингирь собирался в узкий рукав и становился быстр и глубок; раньше здесь были самые лучшие лещевые места, и вдоль дамбы всегда сидели взрослые рыбаки, мужики в брезентовых плащах, некоторые рассказывали, что здесь иногда бились и судаки.

— Думал на контракт идти, но решил в ментовку — надоело в сапогах, — сказал Федор. — Вот и устроился. Ничего так, работаю. А ты, Вить, как? Все пишешь?

— Да, немного.

— Ясно. Слушай, а что, правда?

— Что?

— Ну, про космодром? Ну, котлован где. Там типа космодром собираются… Врут?

— Атомную станцию тут поставят, — сказал Роман.

«Буханка» подъехала к мосту.

Раньше мост был подвесной, на тросах, мы называли его висячим. За мостом деревня Кринки и дорога в Абросимовку и еще, кажется, в Брантовку.

— Я так и подумал, что врут. Станция все-таки лучше.

— А вдруг Чернобыль? — спросил Роман.

— Чернобыль… — Федор улыбнулся. — Чернобыль, это да… В смысле, на пенсию раньше можно выходить, льготы всякие… У нас в отделении Соловьев есть, он как раз ликвидатор — так на пенсии давно, а все работает. Женат в третий раз, пятеро детей. Так на проводах зимы всех в армрестлинг перебарывает, и молодых, и десантников.

— Для этого надо плечелучевую качать, — заметил Роман. — У меня брат как макаронина, а на руках любого угнет. Упражнение «молоток». Для фланкировки тоже важно…

Роман продемонстрировал «молоток».

— Точно, — согласился Федор. — Так Соловьев говорит, что после Чернобыля его молния два раза из розетки била — и ничего.

Подвесного моста больше не было.

Федька уверял, что если на мосту раскачаться как следует, то можно зацепить воду. Однажды мы поспорили и пошли качаться. Было страшно. Кристинка сидела на берегу, а мы на мосту, Федька раскачивал, мы летали над водой, а мост словно кричал натянутыми тросами. До воды мы так и не достали, из Кринок прибежал мужик и погнал нас. Висячего не осталось, теперь через Ингирь был перетянут унылый ржавый понтон.

Мы съехали к понтону, Федор стал примеряться к погнутым трапам и с первого раза не попал, чиркнул бампером, стал брюзжать, почему так.

— К нам все какое-то говно привозят, — ругался Федор, газуя. — Если автобус, то списанный, если мост, то постоявший, на рынке консервы с просрочкой… Даже асфальт бэушный! Нет, честно — в соседнем районе меняли, так Механошин там купил, перемолол и заново утрамбовал. Везде вторые руки…

С третьего раза Федор на понтон заехал.