Чай с Грейс Келли

Девушка вздохнула, чувствуя себя обязанной объяснить:

– У меня три огромные сумки, их придется перетаскивать, и…

В эту минуту появился молодой человек, сияя, нагруженный провизией: закусками, бутылками, стаканами. Он не стал и пытаться отодвинуть дверь… К чему сражаться с враждебной материей?

– Вот, мисс. Теперь будет чем заняться до конечной. И даже если вы сходите раньше, нам не помешает подкрепиться.

Нам?

Он откинул столик и выложил на него свой груз (сандвичи, холодная курица, пирожки, фрукты, содовая), украдкой победоносно поглядывая на вдову в перчатках. Та бросила тяжелый понимающий взгляд на девушку.

– Вы очень любезны, – сказала девушка. – Но я же сказала вам, что не хочу…

– Я покину этот поезд в сердце Пенсильвании, – улыбнулся он. – Вашему желудку остается четыре часа, чтобы передумать. А вы куда едете?

Девушка почувствовала, как два черных зрачка из-под серых буклей вонзились ей в правый висок, точно гвозди.

– В… в Нью-Йорк, – ответила она нерешительно, в то же время кусая губы, чтобы не расхохотаться.

Долгий вздох вырвался из ноздрей дамы. Девушка отвернулась к окну, чтобы избежать двух устремленных на нее взглядов. Вытянув ноги, молодой человек принялся за курицу. Съев два-три куска, он протянул ей пакетик.

– Ну же, мисс. Возьмите. Вы голодны, я знаю. Когда вы сейчас читали, у вас урчало в животе.

Из угла с буклями раздался возмущенный всхлип. Девушка не смогла удержаться от нервного смеха.

– Вам очень идет, мисс.

Она вопросительно посмотрела на него.

– Ваш смех.

Слегка выведенная из равновесия, она все же взяла пакетик, который он по-прежнему протягивал ей, и почувствовала, как на ее плечи навалилось все неодобрение Новой Англии.

– Спасибо, – сказала она. – Я проголодалась, это правда. Я ждала полудня, чтобы пойти в вагон-ресторан.

Он просунул кусочек курицы между прутьями корзины. «Мяу» тотчас схватил его. Дама притянула корзину к себе. Молодые люди переглянулись, заглушая что-то рвущееся из сжатых губ. Девушка, глубоко вдохнув, сказала:

– Меня зовут Гуинивир Вихаукен-Хоукинс.

Он уставился на нее, чуть наклонившись вперед.

– Немного замысловато, согласна. Поэтому все с рождения зовут меня Джинджер. Мистер Джон Джонс, служащий загса в Спринг-Рокс, единственный помнит мое полное имя.

Молодой человек встал на свои длинные ноги, отвесил ей поклон и снова сел.

– Вам чертовски повезло, Джинджер. Мое имя служащий загса в Мерианвилле, где я родился, так никогда и не смог правильно произнести.

Он повернул лицо с густыми смешливыми бровями к окну, за которым зеленые холмы колыхались с изяществом восточных танцовщиц.

– А… как вас зовут? – осведомилась она после приличествующего случаю промедления, говорившего о ее хорошем воспитании.

Одним прыжком он пересел на сиденье поближе к ней под искренне потрясенным взглядом дамы, съежившейся за своей корзинкой. Было слышно, как она ломает косточки внутри перчаток.

– Верно, простите, я не представился. Фридрих-Гюнтер Фройденкерлештурм.

После паузы (полной смущенного ожидания для него, восхищенного удивления для нее) оба прыснули. С противоположного сиденья послышалось «гм-гм» и следом нерешительное «мяу».

– Ах! Вы уложили меня на лопатки, мистер Фредель… шт… ш-ш-ш.

– Фройден-керле-штурм. Когда-нибудь вы научитесь.

Когда-нибудь?

– Боюсь, что нет, – слабо возразила она.

– Пушерс-Кроссинг! – крикнул контролер в коридоре.

Дама встала. Фред тоже поднялся, чтобы помочь ей вытащить сумку и корзинку с «мяу». Дверь, у которой не было никакого резона удерживать серую особу, маленькую, но стойкую, как сталагмит, отодвинулась и выпустила ее без колебаний и без скрипа. Короткое «спасибо», короткое «всего хорошего», и маленькая серая особа покинула купе, а потом и поезд.

Издалека с перрона до них донеслось прощальное «мяу».

Поезд, испустив бесконечно долгий вздох облегчения, тронулся дальше. Они молчали. К облегчению надо еще привыкнуть.

– Мои родители из Уэльса, – заговорила наконец девушка. – Я избежала массы непроизносимых имен, Таннинибуолш, например, или Ллиуэллафлоу.

Он поправил шляпу, съехавшую на одно ухо.

– Когда мой дедушка Отто высадился в тысяча девятьсот третьем году в Новом Свете, он отказался сокращать свою фамилию, не в пример большинству мигрантов, которые пересекли океан вместе с ним. Когда на острове Эллис[5] чиновник иммиграционного ведомства предложил ему сменить Фройденкерлештурм на… Шоун, дедушка Отто ответил: «Оставив все в Старом Свете, неужели надо отказаться и от своего имени? Шоун!.. Я похож на ирландца? Я Фройденкерлештурм и Фройденкерлештурмом останусь!» Он выдал все это наполовину на немецком, наполовину на английском, освоенном на вечерних курсах. Чиновник слишком устал, или ему недоставало воображения, в общем, он махнул рукой. Должен сказать, хоть мне и приходится повторять ее десять раз и произносить по слогам одиннадцать, я в конце концов полюбил свою фамилию.

Девушка приняла стакан содовой, который он поставил на столик, и стала потихоньку пить.

– Вы не возражаете, если я буду называть вас… Фредом? – спросила она через некоторое время.

– Никоим образом… Джинджер.