ЧайфStory

На самом деле заниматься он хотел, собирался даже в прославленный Чайник поступать, но родители запретили, оказался Игорь в Лесотехническом институте, более известном в городе под названием «Дровяной колледж», а потом на заводе «Пневмостроймашина». «Четыре года на заводе из моей жизни можно выбросить, — рассказывает Игорь, — пьянка, без которой человек там не выживал. Тогда повстречался мне Илья Кормильцев: «Ты где пропал?». Я говорю, что работаю на заводе, а он: «Дурак, что ли? Рок-н-ролл-то где?»… Я и подумал на трезвую голову: можно же что-то придумать и на заводе».

После встречи с энтузиастическим поэтом Игорь организовал трудившихся рядом братьев Устюговых, Славу и Пашку, цех купил аппарат, сели играть на заводе. «Мне не нравилось, что мы играли, но на безрыбье… Писал Слава, такой Юрий Антонов, но с социальной подачей. Славка был хороший человек, смелый, честный работяга, верил в рок-н-ролл, но видение у него было свое» (Злобин). В этом коллективе Игорь выступил на первом фестивале Свердловского рок-клуба, где барабанил и почему-то пел, хотя никогда этого не делал и делать не умел. Ни в одном из протоколов заседаний рок-клуба, посвященных итогам фестиваля, «Тайм-аут» не упоминается ни ругательно, ни хвалительно, никак. Рокеры много ругались, много хвалились, а про группу Злобина и Устюговых — ни слова. Странно.

Потом братья Устюговы продолжили покорение рок-вершин: «Они горели, эти два человека, а я не горел, я спивался, бутылку из горла выпить в гаражах в обеденный перерыв для меня было — раз плюнуть» (Злобин). Игорь из жизни выпал. Выпал в прямом смысле — лечился от алкоголизма на бывших дачах купца Агафурова, там свердловская психушка, там же побывал в свое время Нифантьев. Лечился по своей воле — ему надоело пить.

На агафуровских дачах познакомился с Женей Кормильцевым, который там «лечился» от армии, и по выходе оказался в группе «Апрельский марш». «Этот коллектив мне очень нравился. Хотя я мог не понимать ассоциации в текстах Жени Кормильцева, доходило до того, что я говорил: «Женя, о чем эта песня?». Иногда он объяснял, но чаще говорил: «Знаешь, тот период я плохо помню, так что сам не могу сказать, что в этой песне за ассоциации»… С маршами, а были они люди намеренно сумасшедшие и исключительно талантливые, Злобин записал один из лучших альбомов группы «Музыка для детей и инвалидов» (название очень точно отражает содержание), который до сих пор любит.

Тут и увел его Зема за ручку в «Чайф». О «Чайфе» Злобин понятия не имел. «Это не моя музыка, — признается Игорь, — был я на первом фестивале, их слушал, но не услышал». Но почему-то оставил «маршей» и пришел в «Чайф». На вопрос «почему?» пожимает плечами. Однако в группе появился новый барабанщик. «Игорь сразу пришелся на место. Он играл внешне очень ярко, с ним мне стало даже больше нравиться играть, чем с Земой» (Бегунов).

Город горький

Дальше было вот что: жизнь с новым барабанщиком от жизни с барабанщиком старым отличалась кардинально, но дело не в представителях самой ударной из всех профессий, а в наступившей общей и полной неопределенности самой жизни. Смысла в ней не наблюдалось, и никто из членов группы ничего внятного об этом времени сказать не может.

Одним из самых ярких моментов стала первая съемка «Чай-фа» на телевидении. Момент яркий, но никто, кроме самих чайфов, его не заметил. Т. е. не увидел. В ноябре 87-го «Чайф» пригласили выступить в Уральском политехническом институте. В «красном уголке» на химфаке. Публики было мало, концерт получился, скажем, так, негромкий, и не стоило бы обращать на него внимание, если бы не студенческое телевидение, которое этот концерт решило снимать. Для тамошнего телевидения съемка была очередной, для «Чайфа» первой, парни волновались, суетились, более всего беспокоились на предмет звучания. Которого не было. Т. е. звучать-то оно звучало, но отвратительно. Шахрин нервничал, обещал разбомбить учебный телецентр.

Показывали видео на большой перемене в фойе Главного учебного корпуса, огромном, сталинском, с памятником Орджоникидзе, возле которого курили студенты. Телевизоры висели под потолком, под ними длинные железные колонки, неслось из них нечто сдавленное, более всего напоминавшее звук полиэтиленового мешка, если его мять. Музыканты стояли за колоннами, краснели, бледнели, Шахрин сжимал кулаки. Не от качества звука — студенты курили, болтали, на телевизор внимания не обращали; с «Чайфом» студенческие массы знакомы не были.

«Чайф» был группой, известной в Свердловском рок-клубе. И в Питере немножко. И все. Альбом (два) выпустили, он как-то не шел. Концерты тоже не очень игрались, а которые игрались, были настораживающе случайны и унизительно бесплатны. Концертами, продвижением альбома должен был кто-то заниматься, и возник, как черт из табакерки, первый директор Хабиров.