Это был первый настоящий хит «Чайфа». Которого не было. В смысле, хит был, группа — нет. И Шахрин взялся собирать ее «с нуля».
Что было не так просто. Начал с Бегунова. «Они с Ханхалаевым приходили, сидели у меня в маленькой кухне и мне расписывали, что делать. Они, видимо, понимали, что надо делать, больше меня понимали. А я не видел будущего» (Бегунов).
Нифантьев: «Прошло два месяца, ко мне домой приехал Шахрин, мы сели в лоджии, был чудный вечер… Короче говоря, он меня уговорил остаться. Говорил, что Злобина с Пашкой выгоняет, понимает, что я тоже могу уйти»…
Они не понимали, куда возвращаться, если возвращаться некуда. Но у Шахрина был аргумент: «Поплачь о нем, пока он живой». Он пел эту песню Бегунову, пел Нифантьеву. Они были как бы уже и не против…
«И однажды ко мне в гости пришел старый армейский приятель, Валера Северин» (Шахрин). Валера был приятель еще по армии. И барабанщик, что важнее всего. И вообще, Шахрин его сам в гости позвал. На день рождения, но странный это был праздник… Рассказывает Северин:
«В июне меня встретил Игорь Захаров и сказал, что меня Шахрин ищет. Я прихожу без всякой задней мысли, у Шахрина сидят Бегунов и Нифантьев. День рождения у Вовки, а я и не знал. Я с Бегуновым поздоровался, с Нифантьевым познакомился, Вовка отвел меня на балкон и говорит: «Есть предложение: нам нужен барабанщик». Мне идея понравилась. Поговорили, а в комнате что-то вроде застолья… Я со всеми попрощался и ушел».
Устроил Шахрин смотрины, Бегунову с Нифантьевым показал Северина. Они с кандидатурой согласились. Во всяком случае, не возражали. Получился комплект. «И мы решили попробовать, — рассказывает Шахрин, — первую репетицию сыграли втроем, без баса, потом попробовали с Антоном и поняли, что, в общем, идет. Тем более, что другого варианта у нас не было».
В июле Шахрин уехал с отцом на Балхаш, на рыбалку. «Степь, озеро, — рассказывает Володя. — Там всего два цвета: песочная степь и изумрудное озеро. Днем солнце, ночью ветер, шторм. И днем опять все спокойно. Мужская компания, там мало женщин, одни мужики ходят полупьяные. Есть в этом какая-то атмосфера воли…».
Не то атмосфера Вову прокачала, не то навалилось все, за последнее время пережитое, но на Балхаше вырвалось из него степное, нечленораздельное: «Ой-йо… Ой-йо… Ой-йо…»:
Пушкин Александр Сергеевич говаривал: у русских, что ни песня — то вой… Завыл Шахрин — обрусел — «достали»… Но песня опять в мажоре.
Володин мир, разорванный недавно и в таком виде выкричанный в «Поплачь о нем», вновь собрался воедино, стал цельным. И был это уже другой мир. И «Чайф» был уже другой «Чайф». Хотя, казалось бы, что такого: разошлись, сошлись — что? Сошлись, да не так, сложились, а по-другому.
Инициация — это обряд посвящения. У древних. Коротко и без занудства: заключается он в том, что молодой человек (как бы) умирает, попадает на тот свет, там пытается не ударить в грязь лицом, отыскивает потустороннюю силу себе в помощники и возвращается обратно на этот свет. Вот, собственно, и все. Фокус в том, что отправляется (согласно древним верованиям) на тот свет один человек, то есть даже не человек, а ребенок. А возвращается другой, взрослый. Ему даже имя меняли.
Было, было в «Чайфе» что-то мальчишеское, бестолковое. Он и на свет появился как-то самоходом, и рос, как ковыль. Приходили люди, играли… Если присмотреться внимательнее, эту компанию и группой-то назвать было трудно. Начинали Кукушкин с Решетниковым, потом
Бегунов с Шахриным, старые приятели, решили «поиграть»… Сидел в соседней комнате Нифантьев — будь басистом. Единственный человек, появившийся в группе целенаправленно, — это Зема, но Зема привел Злобина — пусть будет Злобин. Про осмысленность появления гитариста Устюгова говорить нечего…