Чайка с острова Мираколо

Разминувшись с нами буквально на ладонь, чудовище теперь флегматично текло мимо, как слизистая грязно-коричневая река. Оно не преследовало нас, более того – оно нас вообще не заметило. У мешкорота глаза на макушке, так что когда он распахивает свою хлеборезку, то ничего не видит перед собой. Просто прет вперед, пожирая все на своем пути. В большом море хватит рыбы. Позади нас по лагуне заплескалась паника. Я не оглядывалась. В горле будто застрял горячий ком, стало трудно дышать.

Вскоре между слоисто-мрачными облаками и мутными катящимися валами бирюзы появилась полоса более плотной темноты – остров Дито. Мы добрались! Здесь было немного тише. Гриджо быстро домчал нас до нужного места, и вскоре лодка затормозила, освещенная кормовыми огнями «Прекрасной ферроньеры». Три мачты высоко вздымались в небо. «Ферроньера» была трехпалубной караккой с округлыми бортами и высокими надстройками на носу и на корме. Манриоло кричал и махал руками до тех пор, пока не привлек внимание матросов, дежуривших на палубе.

– Так о чем вы сговорились с синьором ди Горо? – не могла я не спросить.

– Он спрятал меня, так как ему нужен был ловкий человек, чтобы помочь кое-кому выбраться из города, – отвечал Луиджи, ловя брошенную сверху веревку. – Когда я понял, что речь идет о тебе, то сам обрадовался, как все удачно сложилось!

Я догадывалась, что Алессандро давно подозревал меня. И все равно пытался спасти! Хотел дать мне возможность скрыться, если мой обман раскроется… Я оглянулась назад, туда, где за островами скрывался город, задыхавшийся в грязно-белых пенных объятьях взбешенного моря. А что если вода поднимется до того, как в крипту спустятся стражники?! Что я наделала! Я должна была остаться там! Остаться рядом с Сандро – и будь что будет!

Луиджи, взяв меня за плечи, подтолкнул к веревочной лестнице:

– Э, нет, подруга. Я обещал тебя вытащить – значит, вытащу. Между прочим, могла бы поблагодарить меня за то, что я не выдал ваши девичьи тайны синьору ди Горо! Он человек серьезный. С виду вроде бы такой обходительный, но иногда так глянет ледяными глазищами – и признания сами текут с языка, как чернила с кончика пера!

Два матроса помогли нам взобраться на палубу и проводили на шкафут. Там прохаживался кряжистый полноватый человек, в котором за лигу можно было признать капитана. В свете фонарей виднелись только внушительные черные бакенбарды и глаза, свирепо зыркавшие из-под шляпы. Когда мы с Манриоло подошли ближе, капитан подбоченился, засунув большие пальцы здоровенных ручищ за пояс:

– Явились-таки! Вовремя вы. На рассвете уходим. Надеюсь, эта чертовщина к утру утихнет!

Словно в опровержение его слов, внезапно ударил ветер. Палуба ушла у меня из-под ног. Манриоло, изогнувшись, как кот, ухитрился схватиться за ванты, перехватив меня другой рукой так, что клацнули зубы. Кормчий с помощником, матеря в бога душу мать и всех святых, вместе взятых, грудью налегли на рулевое весло. С надсадным стоном, скрипя деревянными зубами, корабль развернулся. По палубе пронесся поток белой пены, грозя унести нас за собой. В провале между волнами над бортом поднялась голова мешкорота. Словно сама бездна улыбнулась нам оскаленными зубами. Послышались крики, кто-то из матросов в страхе нырнул в трюм, кто-то предложил спустить шлюпки.

– Какие, к дьяволу, шлюпки! – перекрикивая панику, прогрохотал капитанский голос, напомнивший мне рокот волн по галечному пляжу. – В этой кутерьме мы пойдем ко дну быстрее, чем душа вылетит из тела!

Манриоло с отчаянием посмотрел на меня. И тогда я решилась:

– Хорошо, я попробую.

Улыбнувшись, ариминец протянул ко мне руки. Я подумала, что он хочет обнять меня напоследок, но вместо этого Манриоло обхватил меня веревкой за пояс, привязал к мачте. Это было нелишней предосторожностью, так как скользкая палуба ходила ходуном. За бортом бесновалось нечто кипящее, слепое, мутное.

– In bоса al lupo, кьямати, (*) – пожелал Луиджи.

Подходящее напутствие, ничего не скажешь! Я закрыла глаза, стараясь отрешиться от всего – от головокружительной качки, панических криков и ругани, зябкого неудобства мокрой одежды, жесткой веревки, впивающейся в поясницу… Если я хочу говорить с морем, придется забыть про собственную злость и усталость, ее здесь и так хватает! В тяжелом дыхании моря слышалась давно копившаяся ярость. Настырность дона Арсаго рассердила живущих-под-волнами. Они чувствовали ее, как если бы кто-то долго и упорно ломился в их запертую дверь. Не удивительно, что они были разгневаны…

«Ничего у тебя не выйдет! Ты всего лишь манок, глупый манок, ни на что не пригодный!» – долетел сварливый голосок Скарпы.

Ну и ладно. Манок. На мой голос пускай отзовется море… спокойно… тише…