Чайка

Труп Глаши с березы сняли, а березу спилили почти под самый корень. Хотели разрушить и бабу, но у мужика, пытавшегося это сделать, выскользнул из рук топор и рассек ему ногу. Тогда старики окончательно решили, что это место колдовское, и оставили камень в покое. Вот с той поры и стали называть поляну одни — «Нечистой», другие — «Глашкиной», а за камнем прочно укоренилось прозвище «Чортова баба». Взрослые пугали ею непослушных детей, да и сами, если случалось кому ненароком обмолвиться о ней в поздний час, крестились или сплевывали и долго после этого ждали какого-нибудь несчастья.

Полянка была пуста. На земле и на нижней части камня покачивались черные тени, отброшенные шумящими соснами.

Катя сунула руку под пенек. В земляной лунке писем не было.

«Не приходили», — подумала она про Женю и Марусю.

Сердце забилось спокойнее. В последние дни у нее было какое-то странное состояние раздвоенности. После отрицательного ответа доверенных она так же страстно хотела узнать что-либо о Феде и… боялась этого. То, что федино исчезновение до сих пор оставалось неразгаданным, мучило и в то же время таило в себе надежду: когда не сказано ни «да» ни «нет», живет в сознании и в сердце «может быть». Мысль, что и эта робкая надежда с минуты на минуту может исчезнуть, страшила ее. Пока на какой-то срок все оставалось по-старому.

Залетев на полянку, ветер шевельнул ее волосы. Катя вздохнула и облокотилась на камень.

Мысли перекинулись на подруг: почему нет их? Сильнее тревожилась за Марусю: не видела ее больше двух недель, а последние три марусиных письма были слишком нервозны. Нужные отряду сведения сообщались в них коротко и небрежно, как отписка. Две явки пропустила… Чем все это можно объяснить? Устала? Надломилась? Виделась ли с ней Женя? Да и сама Женя почему-то запаздывает… Уговорились в одиннадцать.

Катя осветила фонариком часы. Было десять минут первого.

На поляну донесся хрустящий звук, точно кто-то наступил на хворост. Вот совсем близко послышались торопливые шаги. Катя положила палец на спуск автомата.

Из-за деревьев выбежала закутанная в шаль Женя, на ходу, переводя дух, проговорила:

— На дороге, возле леса, немцы были, пережидала. Они поцеловались. Отстранившись, Катя заглянула подруге в глаза.

— Узнала, — тихо сказала Женя.

— Ну?

— Там.

Фонарик выпал из рук Кати.

— А ты не обозналась?

— Ни!

Женя подняла фонарик и рассказала все, что видела в окошечко камеры.

Шумел, перешептывался лес, вдали где-то тонко свистел ветер.

— А насчет моста — правда… Хотят строить, — сказала Женя, рассеянно скользя лучом света по каменной бабе.

Катя ничего не ответила ей на это. Она стояла неподвижно и смотрела на качающиеся вершины сосен, а видела ту страшную комнату и его, терзаемого палачами. Сердце рвалось к нему, но в сознании была отчетливая ясность: если он еще жив, то все равно обречен на смерть. У отряда для налета на Певск слишком мало сил. И к тому же ради спасения одного товарища нельзя подвергать риску весь отряд.

— Ты… о чем, Женя? — спросила она вдруг.

— О мосте.

— Ну?

Женя подробно передала обо всем, что узнала на хуторе.

Катя нахмурилась: угроза немцев расстреливать и вешать всех, кто уклонится от трудовой повинности, звучала правдоподобно, особенно теперь, после дикой расправы эсэсовцев над колхозниками села Великолужское, где по приказу Карла Зюсмильха зарыли живыми в землю семьдесят человек, и среди них отца Нюры Барковой.

— И все же мост восстановлен не будет! — проговорила она с суровой решительностью. — А что с Марусей?

— С нею погано, Катюша…

Выслушав рассказ Жени о свидании с Кулагиной, Катя долго молчала, теребя пальцами ремень автомата. Потом достала из грудного кармана блокнот и, попросив Женю посветить, написала несколько слов.

— Постарайся побывать у нее сегодня же, — сказала она, передавая записку. — Прямо от нее иди в Залесское, к Михеичу. Там встретимся. Пошли!

Сквозь ветки изредка молочной белизной мелькала луна. Лес шумел, темный, таинственный. Сухие сучья, попадая под ноги, хрустели.

— Расскажи… какой он… Федя?..

— Ну, як казать? Стоит вин там…

— Не надо… нет, я не то. Ты говори! О чем хочешь, только об этом… про камеру… не надо.

Женя стала рассказывать о Певске, который теперь трудно узнать: одних домов нет, другие в развалинах.

До тропинки, у которой они должны были расстаться. Катя не прервала ее ни одним вопросом. Прощаясь, Женя ласково провела по щеке подруги рукой. Ладонь ее стала мокрой. И она поняла все. Сердце остро кольнуло. Так хотелось сказать что-нибудь такое, что хоть немножечко смягчило бы Кате ее душевную боль, но слов не было, и Женя тоже беспомощно заплакала.

— Мабудь, выпустят…

— Ничего, Женечка, ничего… — чуть слышно прошептала Катя. — Ступай. Завтра увидимся в Залесском.

Она сняла со своей шеи женины руки и скрылась за деревьями.

Глава пятая

Саботаж начался дружно: в одну ночь из деревень неизвестно куда исчезли кони. Колхозники на допросах твердили слово в слово: лошади не их собственные, а колхозные; кто угнал — неизвестно.