Чайка

Вечер был тихий. Голые сучья деревьев не шевелились, и флаг со свастикой трепыхался над крышей бывшего Дома Советов лениво, без шороха. У калитки палисадника стояла автомашина с откинутой задней стенкой кузова. Из-под брезента смутно белели две пары босых стоймя торчавших подошв.

— Мертвецы… замученные, — шепнул Степка.

Рядом с грузовиком вокруг толстощекого фельдфебеля тесной кучкой собрались солдаты. Жестикулируя, он что-то весело рассказывал, и солдаты смеялись.

— …Ленинград пал, — слышался из висевшего тут же неподалеку радиорупора передававший по-русски громкий голос. — Все оставшиеся в живых красноармейцы были повешены на телеграфных столбах центральных улиц и в окрестностях города. Так будет со всеми, кто посмеет стать на дороге великих армий Адольфа Гитлера. Только что получено сообщение с Московского фронта. Наши войска прорвали укрепленную линию Сталина. Бои идут на улицах Москвы. Войну в основном можно считать законченной…

Тимофей покосился на немцев, послушал немного, что говорил фельдфебель, и вздохнул; по-немецки он знал только три слова: «хальт», «гут» и «битте».

— Чего доброго, сбаловать могут, хорошенько приглядывай за лошадью, — тихо наказал он Степке и, на ходу вынимая из кармана письмо, подошел к двери.

— Приказано явиться — вот.

Часовой мельком взглянул на письмо и равнодушно отвернулся. Тимофей сначала растерялся, потом сообразил: «Если не гонят — значит разрешается войти».

Из подвала по винтовой лестнице немцы выволакивали за ноги два трупа. Первый был женский: по ступенькам тянулись густые спутавшиеся волосы. Вторую жертву немцев — мужчину с седой головой — Тимофей принял сначала за старика, но, вглядевшись, понял, что ошибся: лицо было молодое и как будто знакомое.

Мертвую женщину вытащили на улицу, а тело седого парня, не сдержав, бросили перед дверью. Тимофей взглянул на него еще раз и вздрогнул: парень открыл глаза.

«Это ж… механик головлевский!»

Глаза Феди смотрели на него в упор, но без признаков жизни, и Тимофей усомнился: точно ли он видел, что они открылись?

«Померещилось… Наверно, и были открыты», — решил он и снова вздрогнул, на лбу у него выступила холодная испарина. Теперь он готов был поклясться чем угодно, что видел, как шевельнулись у механика губы, и ему стало страшно от устремленного на него взгляда неподвижных глаз. Он попятился и наскочил на офицера в очках, сбегавшего с лестницы.

— Русский свинья! — закричал тот, с размаху ударив его кулаком по лицу.

В глазах Тимофея заходили черно-красные круги; с трудом устояв на ногах, он потер зашибленное место и, стараясь погасить вспышку озлобления и обиды, пробормотал:

— Пошто, ваше благородие?.. Я по вызову… срочно велено.

— Hut ab! — взвизгнул офицер.

Тимофей по интонации догадался, что означает это «хутап»; он суетливо сдернул с головы картуз и вытянулся, руки с задрожавшими пальцами прижал к бедрам. Очевидно, удовлетворившись, немец насмешливо смерил его взглядом с ног до головы и прошел в дверь.

«И за человека не считают, гады», — поднимаясь по лестнице, тоскливо подумал Тимофей.

Глава шестая

Макс фон Ридлер был один. В сером костюме и зеленом галстуке, подпиравшем безукоризненно накрахмаленный воротничок сорочки, он ходил по кабинету и похрустывал пальцами. Лисье лицо его было насупленным; лоб прорезала глубокая складка. Время от времени он взглядывал на часы: в одиннадцать кончался срок его ультиматума крестьянам-лошадникам.

На стенных часах большая стрелка медленно подходила к шести, маленькая стояла около одиннадцати.

Белесые брови его дрогнули: «Не из камня же эти люди, чтобы родных детей променять на лошадь!»

С улицы донеслись гудки автомашины: вероятно, отъезжал грузовик с трупами. Ридлер представил себе этот грузовик, и сердце заныло от досады: «Не смирил, ничего не узнал!..»

Постучав, в кабинет вошел щегольски одетый офицер.

— По вашему вызову явился староста из Красного Полесья.

— Пусть ждет!

Офицер козырнул и бесшумно прикрыл за собой дверь.

Ридлер устало опустился на стул. Хотелось спать. На столе поверх папки с надписью: «Дело партизана, называющего себя дезертиром», лежала помятая листовка, отобранная утром у какой-то залесской старухи. Ридлер положил листовку перед собой. За день он несколько раз перечитал ее и теперь знал наизусть каждое слово.

Оттиснутые на гектографе строки листовки призывали население к сопротивлению немцам. Крупным шрифтом выделялись в тексте слова: «Дорогами нашего района к немцам подкрепление не пройдет. Все на защиту Москвы!» и подпись: «Народные мстители».

Похрустывая пальцами, Ридлер смотрел на подпись.

«Народные мстители» — это был псевдоним смертельного врага, о котором он почти ничего не знал. Сколько здесь этих «народных мстителей»? Кто возглавляет их?

Он понимал, что борьба за мост будет жестокой, и чувствовал себя готовым к ней.