Чайковский

В Лондоне был дан один концерт. Больше всего публике понравилась серенада для струнного оркестра, после которой Чайковского вызывали аплодисментами трижды. «Вариации из Третьей сюиты понравились меньше, но все-таки аплодировали очень дружно… – писал Петр Ильич баронессе фон Мекк. – Успех, коим я везде пользовался, очень приятен. Но что ужасно, невыносимо – это знакомства, приглашения на обеды и вечера, необходимость то делать, то принимать визиты, обязанность постоянно говорить или слушать других и полная невозможность уединиться, отдыхать, читать, вообще что бы то ни было делать, кроме несносного служения общественности»[218].

За время своей гастрольной поездки Петр Ильич познакомился со многими европейскими композиторами, начиная с Брамса и заканчивая Берлиозом, но наиболее сильное впечатление, переросшее в знакомство, произвела встреча с норвежским композитором Эдвардом Григом, которому Чайковский посвятил свою увертюру «К Гамлету». «В комнату вошел очень маленького роста человек, средних лет, весьма тщедушной комплекции, с плечами очень неравномерной высоты, с высоко взбитыми кудрями на голове и очень редкой, почти юношеской бородкой и усами. Черты лица этого человека, наружность которого сразу привлекла мою симпатию, не имеют ничего особенно выдающегося, ибо их нельзя назвать ни красивыми, ни неправильными; зато у него необыкновенно привлекательные средней величины голубые глаза, неотразимо чарующего свойства, напоминающие взгляд невинного прелестного ребенка. Я был до глубины души обрадован, когда по взаимном представлении нас одного другому раскрылось, что носитель этой безотчетно для меня симпатичной внешности оказался музыкант, глубоко прочувствованные звуки которого давно уже покорили мое сердце. То был Эдвард Григ…»[219] «Как я горжусь, что заслужил Вашу дружбу!» – писал Григу Чайковский. «Мы должны повидаться, – отвечал Григ, – где бы то ни было: в России, в Норвегии или еще где-нибудь! Родственные души ведь не растут на деревьях!» К сожалению, встретиться им больше не удалось – Петр Ильич приглашал своего друга в Москву, но Григ так и не собрался приехать, а в ноябре 1893 года Чайковского не стало.

Еще одним ярким событием стало знакомство с певицей Полиной Виардо, возлюбленной Ивана Тургенева. Точнее, это было впечатление не столько от самой Виардо, сколько от хранившейся у нее оригинальной партитуры «Дон Жуана» Моцарта. «Я провел два часа у Виардо в перелистывании подлинной партитуры Моцарта (“Дон-Жуан”), которую еще лет тридцать тому назад муж Виардо случайно и очень дешево приобрел, – писал Петр Ильич баронессе фон Мекк. – Не могу выразить чувства, которое охватило меня при просмотре этой музыкальной святыни! Точно будто я пожал руку самого Моцарта и беседовал с ним»[220].

Из Лондона Петр Ильич приехал в Тифлис, где его брат Анатолий служил прокурором судебной палаты (в 1889 году он стал тифлисским вице-губернатором). По пути Чайковский остановился в Таганроге у старшего брата Ипполита. Оттуда он написал Надежде Филаретовне о том, что мечтает о последующих гастрольных поездках и что хотел бы, чтобы его пригласили дирижировать в Соединенные Штаты (все логично – покорив Европу, нужно покорять Америку).

Возвращение на родину было омрачено встречей с сестрой Александрой, состоявшейся в Петербурге в мае 1888 года, когда Петр Ильич ездил в столицу представляться императору по случаю назначения ему пенсии. «Бедная сестра моя, вечная страдалица, – писал Чайковский Юлии Шпажинской. – Вот в самом деле горе! У этой женщины были, да и теперь еще есть, все условия для счастия, а между тем ничего ужаснее ее жизни представить себе нельзя. Во 1-х, у нее мучительная болезнь печени (камни), от коей она так страдает по временам, что в течение многих дней не перестает кричать от боли. Во 2-х, она отчаянная морфинистка, и, чем дальше, тем больше предается она этому своеобразному, ужасному виду пьянства. Я не видел ее 2 года, очень жаждал свидания с ней, но, кроме горести, оно ничего не принесло»[221]. С той же горечью Петр Ильич писал о встрече с сестрой и баронессе фон Мекк. Примечательна одна фраза из этого письма: «Только одна Анна из всей семьи обладает, слава Богу, хорошим здоровьем», – радовался Чайковский, перечислив недуги семейства Давыдовых. Сразу чувствуется тонкая шпилька, подпущенная по поводу неприязни Надежды Филаретовны к Анне Львовне.