Чайковский

Романа как такового не было (да и быть не могло, как вы понимаете). Была иллюзия романа, в который поверили Вера и Александра Ильинична, горячо одобрявшая «выбор» брата. «Тебе, может быть, рассказывала Вера, что мы шутя говорили с ней часто о каких-то наших будущих хуторах, где мы будем тихо доживать свой век, – пишет Петр Ильич своей «милой Сашуре». – Что касается до меня, это совсем не шутка, я действительно страстно привязался к этой мысли… Я мечтаю о какой-то блаженной, преисполненной тихих радостей жизни, и эту-то жизнь не могу себе иначе представить, как около тебя. И ты не сомневайся в том, что рано или поздно тебе придется уделить частичку твоих материнских забот на состарившегося и усталого братца. Ты, может быть, подумаешь, что подобного рода душевное состояние приводит человека к желанию жениться. Нет, милая будущая сожительница!.. Мне лень заводить какие-то новые супружеские отношения, лень стать во главе семейства, лень взять на свою ответственность судьбу жены и детей. Словом, брак для меня немыслим… Одно, что меня мучит и тревожит, – это Вера. Научи и наставь меня: что мне делать и как поступать в отношении ее? Я хорошо понимаю, чем бы это все должно бы была окончиться, – но что прикажешь делать, если я чувствую, что я бы возненавидел ее, если б вопрос о завершении наших отношений браком сделался серьезным»^[75].

Чувства к Чайковскому у Веры Васильевны были, и, судя по всему, весьма глубокие. Обычно крах матримониальных надежд приводит к разрыву или же к резкому охлаждению отношений, но Вера Васильевна повела себя наиблагороднейшим образом – она стала добрым другом Петра Ильича и оставалась им на протяжении всей его жизни. Спустя годы Петр Ильич посвятит ей романс «Усни, печальный друг», написанный на слова Алексея Константиновича Толстого.

Усни, печальный друг, уже с грядущей тьмой

Вечерний алый свет сливается все боле;

Блеящие стада вернулися домой,

И улеглася пыль на опустелом поле.

Да снидет ангел сна, прекрасен и крылат,

И да перенесет тебя он в жизнь иную!

Издавна был он мне в печали друг и брат,

Усни, мое дитя, к нему я не ревную!

В 1871 году Вера Давыдова вышла замуж за контр-адмирала Ивана Ивановича Бутакова, который был старше ее на двадцать лет. Несмотря на наличие двоих сыновей, этот брак нельзя было назвать счастливым: жена поступала так, как считала нужным, а муж с этим мирился, поскольку считал, что супруга принесла себя в жертву, выйдя за человека, годившегося ей в отцы^[76]. В 1882 году Иван Иванович скоропостижно скончался в возрасте шестидесяти лет.

С Дезире Арто все сложилось иначе – ярче, эмоциональнее. Еще немного, еще чуть-чуть – и дело могло бы дойти до венца… Но снова не дошло, хотя отцу Петр Ильич сообщил о предстоящей помолвке. Илья Петрович откликнулся на радостное известие с привычной своей экзальтированностью: «Дезире, т. е. желанная, непременно должна быть прекрасна во всех отношениях, потому что мой сын Петр в нее влюбился, а сын мой Петр человек со вкусом, человек разумный, человек с дарованиями, и, судя по характеру, он должен избрать себе жену таких же свойств».

Знакомство с Арто произошло у Бегичевых весной 1868 года, но сразу же оно развития не получило. О том, что «Арто – великолепная особа», Петр Ильич написал брату Анатолию только в конце сентября, а в декабрьском письме к отцу сообщил, что они с Арто «воспламенились друг к другу весьма нежными чувствами» и что «возник вопрос о законном браке, которого мы оба с ней весьма желаем и который должен совершиться летом, если ничто тому не помешает». Но, «начав за здравие», Петр Ильич «кончил за упокой»: «Но в том-то и сила, что существуют некоторые препятствия. Во-первых, ее мать, которая постоянно находится при ней и имеет на свою дочь значительное влияние, противится браку, находя, что я слишком молод для дочери, и, по всей вероятности, боясь, что я заставлю ее жить в России. Во-вторых, мои друзья, и в особенности Н. Рубинштейн, употребляют самые энергические усилия, дабы я не исполнил предполагаемый план женитьбы. Они говорят, что, сделавшись мужем знаменитой певицы, я буду играть весьма жалкую роль мужа своей жены, т. е. буду ездить за ней по всем углам Европы, жить на ее счет, отвыкну и не буду иметь возможности работать, словом, что, когда любовь моя к ней немножко охладеет, останутся одни страдания самолюбия, отчаяние и погибель. Можно было бы предупредить возможность этого несчастья решением ее сойти со сцены и жить в России – но она говорит, что, несмотря на всю свою любовь ко мне, она не может решиться бросить сцену, к которой привыкла и которая доставляет ей славу и деньги»^[77].