Чайковский

В 1871 году у Чайковского появился еще один источник доходов – он заменил уехавшего в Петербург Лароша, который писал обзоры на музыкальные темы газетах «Современная летопись» и «Русские ведомости». В роли музыкального критика Петр Ильич выступал до 1875 года. Обзоры хорошо оплачивались, а кроме того, давали возможность влиять на публику, прививая ей вкус к хорошей музыке. Попутно расширялся кругозор самого критика, а его популярность способствовала росту популярности Чайковского-композитора. Но в этой бочке меда оказалась большая ложка дегтя: далеко не всем нравилась объективность Петра Ильича, который называл плохое плохим, а хорошее – хорошим. Помимо обид личного характера объективного критика регулярно обвиняли в недостатке патриотизма (это Чайковского-то, который был всем патриотам патриот!). Что непатриотичного может написать музыкальный обозреватель? Да хотя бы раскритиковать никудышное выступление русского народного хора, солисты которого пели не по нотам, а по слуху, отчего страдало качество исполнения. По нотам, конечно же, получается лучше, складнее, но на подобную критику обычно отвечали в стиле: «Деды наши и прадеды нот не знали – и ничего, а если кому-то русская песня не нравится, то слушайте в операх итальянцев!» За пять лет необоснованные нападки сильно утомили Петра Ильича. В декабре 1875 года он опубликовал свой последний обзор и более к этой неблагодарной стезе не возвращался.

Настало время подведения промежуточных итогов, ведь наш герой уже пять лет как окончил консерваторию и переехал из Петербурга в Москву. Итоги, надо сказать, весьма впечатляющие: с 1866 по 1871 год Чайковский написал около тридцати произведений, в том числе две оперы и одну симфонию. Первая симфония («Зимние грезы»), а также увертюра «Ромео и Джульетта», созданная осенью 1869 года, и Первый квартет, написанный по совету Николая Рубинштейна в феврале-марте 1871 года, стали наиболее яркими достижениями «первой творческой пятилетки» композитора Чайковского.

«Опричник» мог стать третьей оперой этого периода, но работа над ним растянулась на два года (и при этом опера, скажем честно, не представляла собой ничего выдающегося). Либретто тоже написал Чайковский, стараясь убрать из драмы Лажечникова все лишнее. Если сначала сюжет и дух произведения нравились Петру Ильичу, то по мере продвижения работы над оперой он начал испытывать чувство «несозвучия» – совсем не того он хотел.

«Когда я был в Петербурге, то играл финал на вечере у Римского-Корсакова, и вся компания чуть-чуть не разорвала меня на части от восторга, а M[ada]me Корсакова слезно просила аранжировать в четыре руки. Ну и пусть ее аранжирует. За эту симфонию мне из Музык[ального] Общ[ества] выдали мою долговую расписку в 300 р[ублей]… и к этому дню мне готовят овацию с подарком. Конечно, по моему ангельскому бескорыстию я хочу не принимать подарка, на едва ли меня допустят да этого. Ах! Как тяжело подчиняться тираническим требованиям толпы! Она не понимает, что мы, художники, живем в таких высоких эмпиреях, что их деньги для нас – презренный металл^[86]!

Вообще близится время, когда и Коля, и Толя, и Ипполит, и Модя уже не будут Чайковскими, а только братьями Чайковского. Не скрою, что это-то и есть вожделенная цель моих стараний. Своим величием стирать во прах все окружающее, – не есть ли это высочайшее наслаждение?»^[87]

Речь идет о рождественском музыкальном вечере, состоявшемся 26 декабря 1872 года (7 января 1873 года) на квартире Николая Андреевича Римского-Корсакова в Петербурге. Чайковский исполнил там финал своей новой симфонии, известной как Вторая симфония. Работу над ней Петр Ильич закончил в октябре 1872 года, у Римского-Корсакова представил на суд публике отрывок, а 26 января (7 февраля) 1873 года это произведение впервые было исполнено целиком в Седьмом Симфоническом собрании^[88] Московского отделения Русского музыкального общества. Дирижировал Николай Рубинштейн. Успех был триумфальным. Приехавший из Петербурга в Москву Ларош (не самому же Чайковскому писать о своей симфонии) написал в «Московских ведомостях», что он «давно не встречал произведения с таким могущественным тематическим развитием мыслей, с такими мотивированными и художественно обдуманными контрастами». Сам Петр Ильич был настроен гораздо сдержаннее. «По правде сказать, я не особенно доволен первыми тремя частями, но самый “Журавель”^[89] вышел ничего себе, довольно удачен», – писал он на следующий день после концерта музыкальному критику Владимиру Стасову.