Чайковский

- Важная фигура, настоящий кошевой! Всем говорит: "Здорово, братику", будто простой казак, да как скажет: "братику", словно тумака даст, только кланяешься - настоящий начальник.

- Я думал, он узнает меня.

- Молчи, братику, он узнал тебя, я это сейчас заметил; да себе на уме, верно, так надобно. Правду говорит песня:

Только бог святой знает,

Что кошевой думает, гадает!..

А вот мы уже близко нашего Поповичевского куреня. Есть ли у тебя в кармане копейка?

- Больше есть.

- Я не спрашиваю больше; а есть ли копейка?

- Найдется.

- Ну, так войдем в курень; скоро станут вечерять.

Курень была одна огромная комната вроде большого рубленного сарая, без перегородок, без отделений, могущая вместить в себе более пяти- или шестисот человек; кругом под стенами куреня до самых дверей были поставлены чистые деревянные столы, вокруг их - скамьи; передний угол был уставлен иконами в богатых золотых и серебряных окладах, украшенных дорогими каменьями; перед иконами теплились лампады и висело большое серебряное церковное паникадило; несколько десятков восковых свеч ярко горели в нем и, отражаясь на блестящих окладах образов, освещали весь курень. Под образами, за столом, на первом месте сидел куренной атаман.

Когда Никита с Алексеем вошли в курень, казаки уже собрались к ужину и толпою стояли среди комнаты, громко разговаривая кто о чем попало. Всилу протолкались они к атаману между казаками, которые, неохотно подаваясь в стороны от щедрых толчков Никиты, продолжали разговаривать, даже не обращая внимания на то, кто их толкает.

- Здорово, батьку! - сказал Никита, кланяясь в пояс атаману; Алексей сделал то же.

- Здоровы, паны-молодцы. Чем бог обрадовал?

- Вот кошевой прислал в твой курень нового казака.

- Рад... Ты, братику, веруешь во Христа?

- Верую.

- А что тебе говорил кошевой?

- Поважать старших, бить католиков и бусурманов.

- Добре!

- Говорил стоять до смерти за общину и святую веру, ничего не иметь своего, кроме оружия; не жениться.

- Добре, добре! И ты согласен?

- Согласен, батьку.

- А еще что?

- А после сказали: ты еси попович, так и ступай в Поповичевский курень; там же и казаков теперь недостает.

- Правда, пет у меня теперь и четырех сотен полных: много осталось в Крыму, царство им небесное!.. А что был за курень с месяц назад, словно улей!.. Ну, перекрестись же перед образами и оставайся в нашем товаристве.

Между тем куренные кухари (повара) уставили столы деревянными корытами с горячею кашей и такими же чанами с вином и медом, на которых висели деревянные ковши с крючкообразными ручками - эти ковши назывались в Сечи "михайликами", - разносили хлеб и рыбу, норовя, чтоб она была обращена головою к атаману; принесли на чистой, длинной доске исполинского осетра, поставили его на стябло (возвышение) перед атаманом и, сложив на груди руки, низко поклонились, говоря: "Батьку, вечеря на столе!"

- Спасибо, молодцы, - сказал атаман, встал, расправил седые усы, выпрямился, вырос и громко начал: "Во имя отца и сына и святого духа".

- Аминь! - отгрянуло в курене, и все благоговейно замолкло.

Куренной внятно прочел короткую молитву, перекрестился и сел за стол. Это было знаком к ужину: в минуту казаки уселись за столы, где кто попал; пошли по рукам михайлики, поднялись речи, шум, смех.

- Да у вас на Сечи едят чисто, опрятно, а как вкусно, Хоть бы гетману! - говорил Алексей своему товарищу Никите. - Одно только чудо...

- Знаю, - отвечал Никита, - что мы едим из корыт? Правда?

- Правда.

- Слушаи-ка нашу поговорку: вы едите с блюда, да худо, а мы из корыта досыта...

- Дурни ж наши гетманцы: они перенимают у Запорожья только дурное, а на хорошее не смотрят.

- Люблю за правду; видно, что будет казак. Выпьем еще по михаилику.

К концу ужина кухари собрались в кучку среди куреня, атаман встал, за ним все казаки, прочитал молитву, поклонился образам, и все казаки тоже; потом казаки поклонились атаману, раскланялись между собою и отвесили по поклону кухарям, говоря: "Спасибо, братики, что накормили".

- Это для чего? - спросил Алексей Никиту.

- Такая поведенция, из политики. Они такие же казаки, лыцари, как и прочие: за что ж они нам служили? Вот мы их и поважаем

После ужина куренной подошел к деревянному ящику, стоявшему на особом столе, бросил в него копейку и вышел из куреня; казаки делали то же.

- Бросай свою копейку, - сказал Никита Алексею, - завтра на эти деньги кухари купят припасов и изготовят нам обед и ужин.

"Чудные обычаи!" - думал Алексей, выходя из куреня. А вокруг куреня уже гремели песни, звенели бандуры; кто рассказывал страшную легенду, кто про удалой набег, кто отхватывал трепака... И молодая луна, серебряным серпом выходя из-за высокой колокольни, наводила нежный, дрожащий свет на эти разнообразные группы.

VIII

Проснувшись рано утром, Алексей-попович заметил в курене необыкновенное движение - казаки наскоро одевались, брали оружие и торопливо выходили. Возле церкви был слышен глухой гром.

- Зовут на раду, - сказал Никита, - пойдем!

- Пойдем, - отвечал Алексей. - Зачем же нас зовут?

- Придем, так услышим. Может, поход куда или что другое, бог его знает!