Была в ней – от ремесла ее, от славы, ее окружавшей, и, конечно, врожденная – властность, которой было сладко подпасть и которая вовсе не походила на властность Николая Григорьевича или деспотизм Балакирева. Это было что-то совсем другое, не раздражающее, не вызывающее отпора, но убаюкивающее, и ему хотелось предаться ей, но так, чтобы уже без возврата. Его приятели женились и были счастливы, а тут еще – музыка, общий путь, неженское понимание. Стать как все? А что, если в этом и есть счастье? Стать как все – и остановятся эти позорные слухи, бегущие о нем по Москве…