Читаем Чахотка. Другая история немецкого общества полностью

Врачи предлагали другую возможность лечения чахотки, известную еще с античности: отправить пациента в регион с целебным климатом. Римские врачи рекомендовали смену климата (mutatio coeli) и отправляли своих больных в южные части империи. Плиний Младший сообщал, как он сам отослал своего вольноотпущенника, страдавшего от кровохаркания и истощения, для лечения в Египет. Тот вернулся исцеленным, однако спустя время болезнь вернулась. Тогда он послал страдальца в нынешний Южный Тироль[290]. Сицилия и Сирия также считались курортами, приносящими облегчение больным и продлевающими им жизнь, хотя, конечно, лишь немногие состоятельные больные могли позволить себе в те времена отправиться туда по предписанию врача.

В XIX веке снова обратились к идее отправлять чахоточных больных на лечение в другой климат, отчего чахотка становилась поводом для определенного образа жизни, а именно — постоянного путешествия из региона в регион. Любимыми направлениями туберкулезных больных в XIX веке были Италия, Средиземноморье и острова южной части Тихого океана, позднее — горы или пустыня[291]. Благодаря надежде на то, что климат и воздух могут излечить от чахотки, возникла новая институция: санаторий.

Названное словом, производным от латинского sanare (лечить), это заведение представляло собой стационарную лечебницу для больных чахоткой, где пациенты находились под постоянным наблюдением врачей, где лечили хронически больных и помогали поправиться выздоравливающим[292]. Около 1900 года санаториями стали именовать заведения, где лечили и иные болезни — не только чахотку. Санаторий был частным медицинским учреждением для пациентов из аристократии и богатой буржуазии, в отличие от народных лечебниц, которые начиная с 1892 года пользовали больных туберкулезом из менее состоятельных слоев населения и финансировались из касс больничного страхования, страховых агентств, благотворительных обществ и орденов, профсоюзов и больничных объединений.


12. Целебный воздух. Начало санаториев

История санаториев началась с одного чудака — Германа Бремера, который в 1854 году основал в силезском Гёрберсдорфе первый легочный санаторий[293]. Кто, кроме одиночки, аутсайдера в медицинском сообществе, осмелился бы в то время открыть лечебницу, цель которой состояла единственно в том, чтобы врачевать недуг, считавшийся неизлечимым? В Англии, Франции и Италии с 1814 года хоть и существовали госпитали для чахоточных, но они занимались больше не лечением больных, а обеспечением изоляции умирающих пациентов, не претендуя ни на какую терапию. Пациентами таких заведений были всё больше представители бедноты[294].

Бремер был активным участников революции 1848 года, заболел туберкулезом, занимаясь ботаническими исследованиями. Врачи посоветовали ему отправиться в Гималаи. Очевидно, исцеленный горным климатом, Бремер вернулся в Европу и в 1850 году стал изучать медицину. Четыре года спустя в своей диссертации он впервые выдвинул совершенно по тем временам сумасбродный тезис: чахотка излечима, по крайней мере на ранней стадии («Tuberculosis primis instadiis semper curabilis»)[295]. Когда чуть позже он опубликовал переработанную версию диссертации, не считая нескольких уничтожающих выпадов, медицинская пресса его сочинение проигнорировала[296].

Бремер был убежден, что терапия может быть удачной, если поместить больных в высокогорную долину, где давление воздуха меньше, чем на равнинах, где нет сильных ветров и где у местных жителей существует «иммунитет» против чахотки. Только там, где не болеют чахоткой, болезнь может быть побеждена[297].

Такое место молодой Бремер собирался найти в высокогорных долинах своей родной Силезии, в деревеньке Гёрберсдорф, на высоте 800 метров. После долгих переговоров с администрацией региона в 1863 году началось строительство первого крупного санатория.

Бремер был уверен, что существует предрасположенность к чахотке, что чахотка — недуг людей с особой конституцией, болезнь слабости[298]. Он видел причину чахотки в «увеличении легких» и «ненормальном уменьшении размеров сердца», которое перекачивает слишком мало крови, отчего тело и легкие не получают достаточного питания, и человек чахнет и умирает[299].

Перейти на страницу:

Все книги серии Культура повседневности

Unitas, или Краткая история туалета
Unitas, или Краткая история туалета

В книге петербургского литератора и историка Игоря Богданова рассказывается история туалета. Сам предмет уже давно не вызывает в обществе чувства стыда или неловкости, однако исследования этой темы в нашей стране, по существу, еще не было. Между тем история вопроса уходит корнями в глубокую древность, когда первобытный человек предпринимал попытки соорудить что-то вроде унитаза. Автор повествует о том, где и как в разные эпохи и в разных странах устраивались отхожие места, пока, наконец, в Англии не изобрели ватерклозет. С тех пор человек продолжает эксперименты с пространством и материалом, так что некоторые нынешние туалеты являют собою чудеса дизайнерского искусства. Читатель узнает о том, с какими трудностями сталкивались в известных обстоятельствах классики русской литературы, что стало с налаженной туалетной системой в России после 1917 года и какие надписи в туалетах попали в разряд вечных истин. Не забыта, разумеется, и история туалетной бумаги.

Игорь Алексеевич Богданов , Игорь Богданов

Культурология / Образование и наука
Париж в 1814-1848 годах. Повседневная жизнь
Париж в 1814-1848 годах. Повседневная жизнь

Париж первой половины XIX века был и похож, и не похож на современную столицу Франции. С одной стороны, это был город роскошных магазинов и блестящих витрин, с оживленным движением городского транспорта и даже «пробками» на улицах. С другой стороны, здесь по мостовой лились потоки грязи, а во дворах содержали коров, свиней и домашнюю птицу. Книга историка русско-французских культурных связей Веры Мильчиной – это подробное и увлекательное описание самых разных сторон парижской жизни в позапрошлом столетии. Как складывался день и год жителей Парижа в 1814–1848 годах? Как парижане торговали и как ходили за покупками? как ели в кафе и в ресторанах? как принимали ванну и как играли в карты? как развлекались и, по выражению русского мемуариста, «зевали по улицам»? как читали газеты и на чем ездили по городу? что смотрели в театрах и музеях? где учились и где молились? Ответы на эти и многие другие вопросы содержатся в книге, куда включены пространные фрагменты из записок русских путешественников и очерков французских бытописателей первой половины XIX века.

Вера Аркадьевна Мильчина

Публицистика / Культурология / История / Образование и наука / Документальное
Дым отечества, или Краткая история табакокурения
Дым отечества, или Краткая история табакокурения

Эта книга посвящена истории табака и курения в Петербурге — Ленинграде — Петрограде: от основания города до наших дней. Разумеется, приключения табака в России рассматриваются автором в контексте «общей истории» табака — мы узнаем о том, как европейцы впервые столкнулись с ним, как лечили им кашель и головную боль, как изгоняли из курильщиков дьявола и как табак выращивали вместе с фикусом. Автор воспроизводит историю табакокурения в мельчайших деталях, рассказывая о появлении первых табачных фабрик и о роли сигарет в советских фильмах, о том, как власть боролась с табаком и, напротив, поощряла курильщиков, о том, как в блокадном Ленинграде делали папиросы из опавших листьев и о том, как появилась культура табакерок… Попутно сообщается, почему императрица Екатерина II табак не курила, а нюхала, чем отличается «Ракета» от «Спорта», что такое «розовый табак» и деэротизированная папироса, откуда взялась махорка, чем хороши «нюхари», умеет ли табачник заговаривать зубы, когда в СССР появились сигареты с фильтром, почему Леонид Брежнев стрелял сигареты и даже где можно было найти табак в 1842 году.

Игорь Алексеевич Богданов

История / Образование и наука

Похожие книги

Кафедра и трон. Переписка императора Александра I и профессора Г. Ф. Паррота
Кафедра и трон. Переписка императора Александра I и профессора Г. Ф. Паррота

Профессор физики Дерптского университета Георг Фридрих Паррот (1767–1852) вошел в историю не только как ученый, но и как собеседник и друг императора Александра I. Их переписка – редкий пример доверительной дружбы между самодержавным правителем и его подданным, искренне заинтересованным в прогрессивных изменениях в стране. Александр I в ответ на безграничную преданность доверял Парроту важные государственные тайны – например, делился своим намерением даровать России конституцию или обсуждал участь обвиненного в измене Сперанского. Книга историка А. Андреева впервые вводит в научный оборот сохранившиеся тексты свыше 200 писем, переведенных на русский язык, с подробными комментариями и аннотированными указателями. Публикация писем предваряется большим историческим исследованием, посвященным отношениям Александра I и Паррота, а также полной загадок судьбе их переписки, которая позволяет по-новому взглянуть на историю России начала XIX века. Андрей Андреев – доктор исторических наук, профессор кафедры истории России XIX века – начала XX века исторического факультета МГУ имени М. В. Ломоносова.

Андрей Юрьевич Андреев

Публицистика / Зарубежная образовательная литература / Образование и наука
Бывшие люди
Бывшие люди

Книга историка и переводчика Дугласа Смита сравнима с легендарными историческими эпопеями – как по масштабу описываемых событий, так и по точности деталей и по душераздирающей драме человеческих судеб. Автору удалось в небольшой по объему книге дать развернутую картину трагедии русской аристократии после крушения империи – фактического уничтожения целого класса в результате советского террора. Значение описываемых в книге событий выходит далеко за пределы семейной истории знаменитых аристократических фамилий. Это часть страшной истории ХХ века – отношений государства и человека, когда огромные группы людей, объединенных общим происхождением, национальностью или убеждениями, объявлялись чуждыми элементами, ненужными и недостойными существования. «Бывшие люди» – бестселлер, вышедший на многих языках и теперь пришедший к русскоязычному читателю.

Дуглас Смит , Максим Горький

Публицистика / Русская классическая проза