Чахотка. Другая история немецкого общества

Между 1985 и 1991 годами заболеваемость туберкулезом в США увеличилась на 12 %, в Европе — на 30 %. В регионах Африки, захваченных эпидемией ВИЧ, число заболевших туберкулезом за этот же срок увеличилось на 300 %^[964]. Сопротивляемость туберкулезных штаммов к антибиотикам осложняет терапию.

Сегодня туберкулез по-прежнему считается самой частой причиной смерти во всём мире. В 2016 году от этой болезни умерло 1,7 миллиона человек. Никакая иная бактериальная инфекция не убивает столько. 10,4 миллиона заразились туберкулезом в 2016 году, из них две трети живут в беднейших странах Африки, Восточной Европы и Центральной Азии. Однако борьба с болезнью продолжается, и весьма успешно. Смертность от туберкулеза по всему миру между 2000 и 2016 годами сократилась на 37 %^[965].

В Германии заболеваемость туберкулезом, много лет державшаяся на одном и том же уровне, выросла с 2015 года в связи с миграционным кризисом. По сведениям Института Роберта Коха, в 2015 году зафиксированы 5865 больных туберкулезом — на 29 % больше, чем в 2014‐м. Почти три четверти всех зарегистрированных больных (72,1 %) — иностранцы, большей частью из Сомали, Эритреи и Афганистана^[966].

Как бы драматически ни звучали эти цифры, туберкулез в Германии — болезнь редкая, большинство из нас, как правило, не контактирует с больными. Бегство и миграция, бедность и невыносимые условия жизни, безнадежность, наркотики и бездомность — чахотка остается социальной болезнью^[967], недугом «маргинальных групп населения»^[968]. Вряд ли когда-нибудь чахотка вновь станет ведущей темой в литературе и искусстве.

У каждой эпохи — своя чума, каждое время отмечено своей болезнью. Всё еще есть болезни, которые наделяются положительным значением, а есть те, которые вызывают в нас лишь животный страх. Чахотка, пожалуй, единственная смогла совместить в себе обе эти крайности. Только восприятие чахотки пережило такой крутой спуск: от обожествления больных к их уничтожению.

Синдром эмоционального выгорания, каким бы тяжким это заболевание ни было для человека, может, пожалуй, считаться социально приемлемой болезнью, в отличие от депрессии, хотя депрессия и выгорание иногда так схожи, что их путают. Выгорание возникает вследствие того, что человек просто надорвался. В обществе оно воспринимается как болезнь менеджеров, болезнь переработавших. Депрессия же, напротив, как считают, поражает людей либо чем-то душевно травмированных, либо недостаточно занятых. Выгорание считается следствием борьбы с внешним миром, депрессия — результатом повреждения мира внутреннего.

Но, скорее всего, наибольший ужас в наше время вызывает деменция, и прежде всего болезнь Альцгеймера. Их воспринимают как цену, которую приходится платить за долгую жизнь и здоровье.

Болезнь Альцгеймера никак нельзя назвать преображающей. Это не возвышение, не одухотворение, не совершенствование индивидуальности — а нечто противоположное тому, как романтики воспринимали чахотку. Альцгеймер — это утрата: потеря ощущения времени и пространства, самовосприятия и памяти. Иссякает при этом не столько тело, сколько дух. Доступ во внутренний мир больного оказывается заблокирован. Возможен лишь беспомощный взгляд извне: так смотрят те, кто теряет близкого человека, кто лишается всякого доступа к нему, перестают его узнавать, а он уже более не узнаёт их.

Чем старше становится наше общество, тем острее вопрос: как мы обращаемся с больными, как заботимся о них, какое место в обществе отводим им. Видим ли мы в них прежде всего причину расходов и страховых выплат, должны ли больные и старые люди сами себя воспринимать как обузу для общества? Или нам удастся, вопреки любым нагрузкам и тяготам, принять болезнь как естественную часть жизни и обеспечить жертвам болезни, независимо от их происхождения, возраста и благосостояния, должную заботу, уход и прогрессивное лечение?

То, как мы обращаемся с больными, как воспринимаем болезнь, как представляем ее в искусстве, в кино и литературе, когда-нибудь многое расскажет о нашем времени.

БЛАГОДАРНОСТИ

В первую очередь благодарю Йохана де Бланка, без которого этой книги не было бы. Заинтересованный темой чахотки, он открыл мне дверь в замечательное издательство Matthes & Seitz Berlin. Но свою задачу литературного агента он понял гораздо шире: он был первым читателем, критиком, увлеченно обсуждал со мной мой текст, был и моим сторонником, и противником. Он строго заставлял меня трудиться, вселял мужество и утешал.

Благодарю издателя, доктора Андреаса Рётцера, за доверие, которое он мне оказал, за терпение и понимание, когда из‐за болезни я сомневалась, смогу ли вовремя закончить книгу.

Тильмана Фогта благодарю за его замечания и предложения, всегда полезные и благотворные, и за осторожное и чуткое редактирование.