Чандрагупта

нас презирает. По твоему поведению видно, что ты чужой в этом городе. Если хочешь, пойдем со мной. Я могу

устроить тебя в храме Кайласанатха, который рядом с моим монастырем. Поверь, кроме желания помочь тебе,

никакой другой мысли нет в моем уме.

Монах был стар, и речь его звучала весьма доброжелательно. Чанакье же необходимо было какое-то

подходящее место, где можно было бы приклонить голову. Поэтому он решил забыть на время о своем

презрении к буддистам и согласиться на предложение монаха.

Монах повел его в храм, который находился по соседству с его монастырем. Чанакья с большой неохотой

поручил себя заботам буддиста. Недовольство собой и раскаяние грызли его душу. Но в тот же вечер случилось

такое чудо, что он забыл о своем прегрешении и, напротив, был несказанно рад, что согласился принять помощь

монаха.

Читатель уже знает, что в то время на севере Индии буддизм был еще слабо распространен: среди

брахманов в новую веру переходили какие-нибудь единицы, буддисты — кшатрии и вайшьи1 встречались тоже

не часто; заметно начали склоняться к буддизму только шудры. Поэтому решительной борьбы против него

никто не вел. Это не значит, конечно, что буддийские монахи не стремились распространить свою доктрину;

однако до сих пор они не отваживались в открытую склонять на свою сторону раджей — приверженцев

брахманской религии или являться на глаза самим брахманам — жрецам, наставникам и проповедникам.

Последние выражали буддистам полное презрение, считали для себя грехом даже вспоминать о них и не

снисходили до того, чтобы препятствовать их деятельности. Чанакье было, конечно, совсем не по вкусу, что

первый встречный в Паталипутре оказался буддийским монахом, который к тому же взял его, брахмана, под

свое покровительство. Но Чанакья утешил себя тем, что если он хочет устроиться в городе, не привлекая

ничьего внимания, чтобы в тайне вершить то дело, ради которого пришел сюда, то мало пользы размышлять, от

кого можно принять помощь, а от кого нельзя. “А кроме того, — сказал он себе, — этот человек не предлагает

мне приют в своем монастыре, а отведет меня в храм Шивы. Так что же мешает мне пойти с ним?” С такими

мыслями Чанакья отправился следом за монахом.

Храм Кайласанатха был величествен и прекрасен. Вокруг него раскинулся огромный красивый сад. В

разных концах сада возвышалось еще несколько храмов поменьше, перед каждым из них блистали гладкой

поверхностью дивные пруды, питаемые водой по водоотводам из небольшой реки под названном Хираньявати,

которая протекала в окрестностях Паталипутры. На искусственных лужайках в саду росла священная трава

дарбха. Одним словом, здесь было где прилежным и праведным брахманам совершать свои каждодневные

священные обряды. Чанакье понравилось здесь с первого взгляда. У входа в храм Чанакья попрощался с

монахом, но едва он успел осмотреться на новом месте и управиться с обрядами, как к нему явился посланец с

предложением от монаха прислать овощей и плодов для полуденной трапезы. Чанакья снова заколебался,

принять ли ему и это благодеяние, и пока передал с посланным, что когда свершит дневной ритуал, сам придет

к монаху. Тот понял, что брахман просто не решается принять от него угощение, но решил, что сможет

уговорить его при встрече. Поэтому спустя немного времени он снова послал к Чанакье спросить, не закончил

ли уже риши свои дела и молитвы. Такая настойчивость в первый момент вызвала у брахмана раздражение, и он

хотел было ответить презрительным отказом, но уже в следующую минуту передумал. “Негоже, — подумал он,

— в моем положении отказываться от помощи и дружбы, откуда бы она ни пришла, и рассчитывать, высоко ли ,

низко ли стоит тот, кто может быть полезен в моем деле. В нужде и соломинка может пригодиться”.

Решив так, он смирил свою гордость и сказал посланцу:

— Я иду с тобой. Веди меня.

Буддист его ждал. Когда Чанакья вошел, монах поднялся с места, чтобы приветствовать его, и снова

предложил брахману трапезу. Чанакья опять заколебался и ответил:

— Монах, будет лучше, если ты укажешь мне, где можно достать хлеб и другую снедь, — может быть,

пошлешь человека, которой покажет мне лавку. У меня есть деньги, и я смогу купить себе еду. Не утруждай

себя. Я и так в неоплатном долгу перед тобой за то, что ты сделал для меня. Ведь я не в состоянии ответить тебе

такой же услугой. А помощь следует принимать лишь тогда, когда сам можешь ее оказать.

Выслушав Чанакью, монах слегка улыбнулся и сказал:

— Благородный брахман! Справедливы твои речи. Но от доброхотного даяния, особенно от сырой пищи2,

отказываться грех. Гаутама Будда учит нас, что услуга гостю — первейший долг и первейшая добродетель. Ты

здесь чужой, и сейчас уже негде тебе раздобыть для себя пищу. Так прими же эти овощи и плоды. Это тебя ни к

чему не обязывает. Я вовсе не собираюсь препятствовать тебе поступать завтра так, как ты захочешь. У меня